Приключения хама в стране семейных ценностей

Часть 1. Когда родители осмеяны

Отцы-командиры в кругу семьи

Как уже говорилось в части первой, даже хамство в его библейском понимании – явление более чем семейное. Для традиционных культур нравственная максима о почитании родителей никогда не была ограничена «родителями в буквальном смысле слова», как и «семья» не подразумевала «личного круга», противопоставленного всему обществу: напротив, по семейной модели воспринималось и все общество. Уважение к старшим и почтение к родителям – явления одного корня. В памяти поколения, родившегося в середине XX века, наверняка еще живо традиционное обращение к незнакомому старшему мужчине: «отец». Как и обратное, которое удивило бы сегодня многих молодых людей: уважительное обращение на «вы» к родным отцу и матери (когда-то бывшее нормой). Ведь «старшие» в традиционных культурах – понятие не просто возрастное, а социальное. И содержание этого понятия отнюдь не сводится к модным сегодня тезисам о «патернализме», «доминировании в социальной иерархии», «эйджизме» и тому подобном.

«Старшие» в традиционных культурах – понятие не просто возрастное, а социальное

Чтобы понять, почему «почитание старших» столь важно – и столь естественно – в системе традиционных ценностей, стоит обратиться к самим традиционным культурам. Вот летописное описание той самой битвы, которая легла в основу сюжета знаменитого «Слова о Полку Игореве», вершины древнерусской литературы. Из этого описания становится предельно ясно, что стало непосредственной причиной плена князя Игоря: «…Когда же занялся рассвет субботнего дня, то начали подходить полки половецкие, словно лес. И не знали князья русские, кому из них против кого ехать — так много было половцев. И сказал Игорь: «Вот думаю, что собрали мы на себя всю землю Половецкую…». И тогда, посоветовавшись, все сошли с коней, решив, сражаясь, дойти до реки Донца, ибо говорили: «Если поскачем — спасемся сами, а простых людей оставим, а это будет нам перед Богом грех: предав их, уйдем. Но либо умрем, либо все вместе живы останемся». И сказав так, сошли с коней и двинулись с боем» (Ипатьевская летопись).

Чтобы стало понятно, что же произошло тогда на реке Каяле, напомним некоторые реалии. Воины на конях – это элита. Западноевропейские дворянские титулы – «шевалье», «кавалер» – означают дословно «конник», т.е. всадник, и так было еще со времен древнеримских «всадников» («эквитов»), т.е. привилегированного сословия, знати. В древнерусском тексте летописного сказания о походе князя Игоря «простые люди», которых отказалась бросать древнерусская знать, названы буквально «черными людьми»: низшим «сословием», простонародьем (позже так будут назвать одну из категорий крестьян). То есть решение «не бросать своих» в походе князя Игоря – это не «дух боевого братства»: не были пешие «черные люди» для конной элиты «боевыми товарищами» (да и военные походы были регулярным делом, рутиной, и захватывали так или иначе все население при меняющемся составе войска, т.е. не были условием для выработки особых личных отношений). Пешие для конных были, скорее всего, слугами или другими зависимыми людьми.

Древнерусская элита спешилась, чтобы защитить своих слуг либо умереть вместе с ними. Совершенно неправильное решение с точки зрения «эффективного менеджмента». Но древнерусская элита – это не эффективные менеджеры. Древнерусская элита – не «наемники» (здесь можно вспомнить и евангельские параллели этого слова). И даже не «народные избранники», которые тоже не всегда отличаются верностью своим избирателям (а вот родителей, как известно, не выбирают). В данном случае древнерусская элита вела себя так, как ведут себя отцы в отношении детей, потому что отец не бросит ребенка погибать одного, даже если ничем не может ему помочь (тема, замечательно раскрытая Н.В. Гоголем в «Тарасе Бульбе»).

Русская армия накануне Отечественной войны 1812 г.

И герой другого – много веков спустя – сражения, ставший также героем известных строк М.Ю. Лермонтова: «Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю, отец солдатам…» – он тоже не сидел за одним столом со своими «детьми»-солдатами. «Отцы-командиры» эпохи Бородинского сражения были не просто людьми другого сословия по отношению к подчиненным: они были людьми другой культуры (дворянской), да и говорили подчас на другом языке между собой (французском). Они были отцами, потому что не бросали своих детей погибать одних. Они хранили верность своим детям-подчиненным.

Поэтому священный титул «отца» в системе традиционных ценностей не ограничивается паспортными данными, и без почтения, почитания и уважения к «старшим» (в самом широком смысле) ни о каком возрождении традиционных ценностей говорить не приходится (что, конечно же, не отменяет совершенно особого почтения к родителям в семье). И особенно это важно в отношении истории. Потому что в словосочетаниях «родной отец», «родная страна», «родная история» слово «родной» – оно одно и то же, и имеет буквальное, неметафорическое значение. Это слово обозначает теснейшую связь (можно назвать ее кровной, хотя она, скорее, духовная). И отсутствие почтения к тем, кого можно было бы отнести к «отцам нации» (в том или ином смысле) – это то же самое хамство, но уже возведенное в высшую степень (отдельный вопрос о тех, кто паразитировал на подобных титулах, нередко это были как раз узурпаторы и палачи народа, а не «цари-батюшки»; но это действительно отдельный вопрос).

Хамство как инструмент десакрализации

Кадр из фильма «Матильда»

И здесь невозможно пройти мимо самого свежего эпизода «культурной полемики» в нашем обществе. Речь, как вы уже догадались, все о том же фильме «Матильда» режиссера Алексея Учителя (и не столько о фильме как об авторском произведении, а, скорее, как о продукте киноиндустрии: многомиллионном бизнес-проекте и в то же время событии в общественной жизни). Говорить о нем здесь придется потому, что, в отличие от «чувств верующих», хамство еще пока является однозначно оцениваемым в нашей культуре явлением. Другое дело, что у нашего общества есть большие проблемы с его распознаванием, что теперь демонстрирует и история «Матильды».

Конечно, в отличие от телевизионного ролика с героями ситкома, в анонсах «Матильды» немалая часть публики все-таки увидела хамское отношение, хотя ее возмущение и было вербализовано по-разному. Так, больше всего писали о том, что «художественный вымысел» у режиссера плавно перетек в «художественную ложь» (и это факт). Но не менее важно отметить: апелляция к тому, «что было» или «чего не было» сто с лишним лет назад, вообще не должна быть здесь единственным аргументом. Потому что одна из главных проблем проекта «Матильда» – это проблема хамства (в его библейском понимании, как минимум), и она никак не отменяется фактом романа Николая II и М. Кшесинской (какую бы глубину их чувству ни приписывали).

В самом деле, съемка национального блокбастера по мотивам альковной истории из юности православного святого и последнего императора – один в один копирует фабулу библейского рассказа о Хаме.

Как-то в Интернете встретилось интересное наблюдение: если бы ветхозаветный Хам имел Инстаграм, он обязательно выложил бы фото отца туда. Проект «Матильда» в исполнении А. Учителя – примерно то же самое, но в национальном масштабе. Ведь если говорить о юношеском романе наследника российского престола, вопрос не в том, «было или не было», и не в том, «осуждает, ругает или, наоборот, хвалит». У Ноя – «было», и Хам не ругал отца. И хамским во многих случаях может быть даже «одобрение»: дескать, папа «отжег», «показал, как надо отдыхать» (легко представить подобный сюжет в творчестве какого-нибудь начинающего видеоблогера). Так что вопрос о том, сочувствует ли режиссер «Матильды» юному наследнику, одобряет ли его, восхищается ли им или высмеивает, осуждает – это вопрос о другом, и он не снимает проблемы хамства в нравственной позиции режиссера. Более того, хамство заявлено нормой поведения и для положительных персонажей самой «Матильды»: например, Александр III в лицо сыну «шутит» про предков-Романовых, поголовно развратничавших с балеринами, т.е. про своего отца, деда и т.д. (иными словами, сам учит сына хамскому поведению).

Почтительность (как антоним хамства) предполагает, что ты не будешь выносить на всеобщее обозрение и обсуждение чужие ошибки, огрехи и т.д. не потому, что их не было, а потому, что ты – не хам. Не-хамское поведение подразумевает, что в подобных случаях ты как минимум отвернешься и промолчишь, и если и не «покроешь наготу отцов своих», то уж точно не пойдешь снимать их «наготу» для своего Инстаграма, видеоблога или блокбастера. И неважно, считаешь ли ты сам эту «наготу» предосудительной или нет: важно, что в системе ценностей твоих «отцов» она таковой является.

Николай II, как никто другой в российской истории XX века, заслуживает от россиян сыновнего почтения. Безотносительно того, было ли его правление успешным или провальным (этот спор в итоге уходит корнями в мировоззренческие различия), последний российский император до конца остался отцом – тем самым «батюшкой-царем» – для своего народа. Когда народ, в лице своих «лучших людей», отрекся от царя и фактически вынудил его к отречению от престола (т.е. бросил, предал царя), сам Николай II не отрекся от народа, не оставил его. Николай II остался в России, остался, чтобы погибнуть со своим народом (а ведь известно, что до октябрьского переворота были варианты). Он остался в России вместе со всей своей семьей, а значит, поставил детей-подданных (бывших!) выше родных детей. И уж если неудачный поход Игоря Святославича был увековечен в национальной культуре, то фигура Николая II заслуживает никак не меньшего почтения.

Государь Николай II с семьей

Еще больше очевидно это хамство (в библейском смысле) на фоне того, что Николай II с семьей – почитаемые православные святые. Ведь святой – это не просто «статус», это и факт особого отношения к нему многих наших соотечественников. И здесь опять придется говорить о культурных различиях. Возможно, А. Учителю и его сторонникам непонятно, что для верующего человека святые его Церкви – это не какое-то далекое прошлое (то, что прошло), а сегодняшняя реальность: реальность его молитв, реальность богослужебной жизни Церкви. Святой для верующего – родной и близкий, и за молитвенной помощью к почитаемым святым обращаются так же, как дети обращаются к родителям. Отрицать или высмеивать подобное восприятие «прошлого» – значит отказывать в праве на существование не только самой религии, но заодно и всей классической культуре, поскольку, как сказал один из ее величайших исследователей, Д.С. Лихачев: «Культура — это активная память человечества, активно же введенная в современность». Так обнаруживается совершенно разное восприятие истории в модернистской, в частности, либеральной, культуре и культурах с классическими и традиционными ценностями: если для первой история вводит дистанцию, разделяет людей («Когда это было! это уже история»), то для вторых история становится связью времен, объединяющей людей («Это наша родная история»).

Возможно, что и после всего сказанного разбор проекта «Матильда» как примера хамства в современной российской культурной жизни кому-то покажется натяжкой. В этом случае стоит провести простой эксперимент и задать себе вопрос: «Если бы я был режиссером, стал бы я снимать биографический фильм о своих родителях, который предполагает постельные сцены с обнаженной натурой и различные любовные треугольники в сценарии?». Кстати, нужно понимать, что сегодня это вопрос отнюдь не риторический: кинодокументалистика в подобном роде уже появилась на Западе (например, Jonathan Caouette, «Tarnation», США, 2003).

Конечно, ничего нового (и никаких «страшных тайн») православные россияне о своих святых из «Матильды» не узнают. О том, что любой человек грешен, и все святые были грешны (что и сами всегда признавали не для красного словца) – все это православный христианин узнаёт из куда более надежных источников: из Евангелия, из богослужения. Однако хамство, повторимся, не в «знании фактов», а в демонстративном поведении по отношению к этим фактам. В житиях православных святых есть немало примеров того, как грех – иногда великий грех – предшествовал в биографии святого его подвигу. Так, известны святые, которые изначально занимались колдовством. И святые, которые всю молодость были профессиональными блудницами. Однако жития этих святых лишь упоминают подобные факты их биографий, но на них не останавливаются, и уж тем более не смакуют, не эксплуатируют их. Не призывают подойти и полюбоваться чужим грехом. В отличие от «Матильды».

«Революция потребления» пришла на смену революции 1917 года

В этом плане глубоко заблуждается один известный блогер, сравнивший «Матильду» с житием преподобной Марии Египетской. Если уже проводить параллели, то аналогом к «Матильде» были бы какие-нибудь фривольные «Молодые годы Марии», которые, безусловно, были бы восприняты и как «оскорбление чувств верующих», и – с точки зрения культуры – просто как паскудство.

Но если «ничего нового» православные христиане не узнают, если чужое хамство для православного должно быть «лишним поводом еще раз смириться» (как часто заявляют оппоненты православных), то почему многие протестуют? Как минимум потому, что демонстративное неуважение, хамство в отношении святых и святынь в нашей жизни стало инструментом реализации важного либерального тренда: десакрализации. «Десакрализации власти», «десакрализации культуры», десакрализации всех традиционных ценностей и «скреп», наконец, «Десакрализации всего» (так озаглавил последнюю главу своей книги «Восстание потребителей» известный либеральный автор В. Панюшкин).

И в этом отношении фильм А. Учителя ничем не отличается от «актуального искусства» Толоконниковой со товарищи, новосибирского «Тангейзера» и тому подобных вещей, навязывающих нашему обществу «десакрализацию всего» в обмен на торжество консумеризма. Потому что дело, как уже говорилось, не в тех или иных «месседжах» режиссера фильма и не в уровне исполнения, а в цинизме нынешней российской киноиндустрии. Ведь, как ни крути, а «Матильда» – это кинопроект, построенный на «монетизации грязного белья» людей, чьи имена стали для очень многих россиян святыми и дорогими. Можно сказать, что «революция потребления» пришла на смену революции 1917 года – по крайней мере, для Царской семьи. И втройне жаль, что в это оказалось втянутым российское государство.

Хам и культура – две вещи несовместные?

Программа М. Швыдкова «Агора»

Могут ли оказаться совместимыми «гений и хамство», «хамство и культура»? Кажется, что с точки зрения русской классической культуры это совершенно риторический вопрос.

Однако в этом году россияне имели возможность увидеть на телеканале «Культура» удивительную картину. Писатели, поэты и даже депутаты Государственной Думы под руководством экс-министра культуры в программе «Агора» на полном серьезе около часа доказывали зрителю, что «рэп-баттл» есть нормальное явление культуры (и при этом очень плодотворное, «жизненное», «витальное»). Для тех, кто «не в тренде», сообщу, что представители субкультуры рэпа в своих «баттлах» и «диссах» должны «ритуально» оскорблять матерей и других родственников своих оппонентов самыми нецензурными словами – таковы законы этих жанров (оскорблять просто самого соперника недостаточно: получает преимущество тот, кто, среди прочего, мастерски и витиевато обругает и унизит мать и отца соперника). Новые кумиры молодежи, присутствовавшие на телеэфире «Культуры», скромно молчали, поскольку спорить с кем-либо им просто не было необходимости: эксперты субкультурщиков дружно рекламировали (чему один из приглашенных рэперов даже откровенно удивился).

Рэп-баттл как явление культуры. Какой культуры? Чьей? Да, люди с широким культурным кругозором знают, что когда-то в античности существовал жанр «псогоса» с такими же обязательными оскорблениями оппонента. Но культурно ли сегодня возвращать себя к дохристианскому уровню восприятия человека? Стоит вспомнить, что в античности был не только псогос: там была и работорговля, и другие юридические нормы, которые сегодня покажутся просто дикостью. Так нужно ли культивировать этическое варварство?

Описанное теледейство на федеральном канале, по сути, положительно ответило на вопрос о том, совместимо ли публичное матерное оскорбление оппонента с понятием «культура». Говоря медицинскими терминами, у нашего общественного организма полная толерантность к хамству: он попросту уже не распознает хамство как хамство.

Интересно, что и рассмотренный выше проект «Матильда» можно проанализировать как пример «хамства» отнюдь не только в библейском смысле. Дело в том, что ситуация с данным фильмом идеально подходит под то современное понимание и описание хамства, которое дается в работах исследователей и повторяется в энциклопедических статьях. Можно проверить прямо по Википедии: тут и хамство в виде тонкого троллинга («хамство возможно и без грубости, без явной наглости, а хам не обязательно грубиян и наглец»), и обязательная безнаказанность хама (в нашем случае ее обеспечивают неправильно интерпретированные «свобода художника» и тому подобные понятия); тут и естественная реакция на хамство: «возникновение чувства уязвимости, стыда, растерянности, возмущения у лица, ставшего жертвой хама, порождающие механизм психологической защиты эмоциональному насилию, включая ответную агрессию».

Поучительность этой истории в том, что режиссер А. Учитель «не сумел» ограничиться рамками «библейского хамства» и перешел на прямую клевету, на ложь – поскольку от домыслов о «глубине чувств» он перешел к фальсификации истории, выдумав «любовный треугольник», которого не было. Одно нарушение нравственных заповедей повлекло другое (и это тоже хорошо известный закон духовной жизни). Эта клевета и ложь, конечно же, не могла не задеть всех тех, кто чтит и семью Царственных страстотерпцев, и родную историю вообще. Отговорки про «художественный вымысел» здесь не имеют смысла просто потому, что в трейлерах и остальной рекламе фильм заявлен как «исторический», и едва ли начальные его кадры будут предваряться надписью «Фильм основан на выдуманных событиях, поведение персонажей является фантазией режиссера» (а если теперь и будут, за них придется благодарить народ, отстоявший свою историю, а не производителей фильма). Без подобной же надписи немалая часть зрителей вместо родной истории усвоит миф – и усвоит хорошо, поскольку сделан он профессионально, оплачен многими миллионами из госказны. Но – важный момент! – свое «право на клевету и ложь» А. Учитель и его продюсеры продолжают отстаивать до победного конца, демонстрируя таким образом свое «вежливое», но по сути хамское отношение ко всей неравнодушной публике.

Вообще, вся допремьерная история «Матильды» дает богатый материал для анализа процессов, происходящих в нашем «традиционно-ценностном» обществе. Ведь кинопроизводство – это не «авторская воля» или «личный взгляд» одного человека, это процесс, в который прямо и косвенно вовлечены тысячи людей самого разного уровня (начиная с представителей Минкультуры и тех, кто дает деньги), и их поведение тоже симптоматично.

Вот самый наивный вопрос из этой области: почему, когда пошла волна возмущения трейлерами будущего фильма, вместо здоровой и культурной реакции (например, в общественном транспорте: толкнули кого-то нечаянно – извинились и подвинулись) со стороны деятелей культуры вдруг началась «война принципов»?

Нужно сказать, что для кинопроизводства (как весьма доллароемкой области) вносить изменения в фильм в ответ на запросы публики – это не просто норма, это его существеннейшая черта. В голливудской индустрии даже существует специальная система предпросмотров (тестовые просмотры, просмотры для фокус-групп и т.д.), которая позволяет «переформатировать» фильм в зависимости от реакции публики. И если кому-то кажется, что к авторскому кино это не относится, то, увы или к счастью, это не так, иначе мы не имели бы режиссерские версии большинства вполне себе авторских фильмов, в том числе мировых шедевров типа «Апокалипсис сегодня». Наличие режиссерской версии как раз и подтверждает тот факт, что в основной версии продюсер настоял на форматировании фильма под публику вопреки авторским желаниям. И, если уж на то пошло, даже смена режиссера в процессе кинопроизводства в мировой киноиндустрии – тоже обычное дело. Поэтому «допремьерное» обсуждение фильма «Матильда», начатое госпожой Поклонской – это не какой-то нонсенс и «симптом бескультурья», это как раз совершенно нормальный процесс (пусть и не в обычном формате), который давал в руки продюсерам фильма отличный материал для анализа.

Вместо этого мы увидели совершенно уникальный в истории российского кино промоушн, когда и депутаты (после спецпросмотра), и некоторые чиновники практически в один голос повторяли фразу: «нужно сначала посмотреть фильм, а потом уже…». И я ни в коем случае не хочу сказать, что наша элита оказалась «страшно далека» от народа, совсем наоборот. Ведь широкая аудитория тоже в немалой своей части недоумевает: «А что, мол, такого?».

Почему же мы оказываемся нечувствительны к хамству в таких ситуациях? Потому ли, что в действительности не чувствуем себя родными по отношению к российской истории и культуре и путаем «патриотизм», т.е. любовь и служение Родине, с «этатизмом», т.е. поклонением государству? При том, что наше многовековое родное Православие четко различает эти вещи (чему свидетельством «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви»). Или же постсоветское воспитание позволяет в нужный момент вести себя если не как пионер Морозов, то уж точно как наемный «эффективный менеджер»?

Однако среди всех этих вопросов есть куда более практический: «Что делать?», и на него, к счастью, есть ответ. На хамство нельзя реагировать угрозами или порчей чужого имущества. На хамство не стоит реагировать какими-то радикальными политизированными акциями. Здоровая реакция – это назвать вещи своими именами (например, хамство – хамством) и в корректной форме призвать остальную публику сейчас и в дальнейшем игнорировать хама. Стоит донести до соотечественников мысль, что «культура и хамство несовместимы». Стоит – в корректной форме! – призвать соотечественников не участвовать в чужом хамстве, не поддерживать его морально и финансово, не пачкать себе душу чужим хамством. Но нельзя ни от кого ничего требовать и никому ничего запрещать, если к этому нет законных оснований (а понятие «хамство», увы, очень тяжело формализовать в юридической плоскости). И в первую очередь – нужно успокоиться. Потому что на хамство ни в коем случае нельзя реагировать «ответной агрессией» (ведь, если верить исследователям, именно этого и ждут от вас). Никакой культурный «Стоп-хам» в отношении «Матильды» не должен сам превращаться в хамство.

Ведь самое страшное в этой истории то, что проблема отнюдь не ограничивается показом «Матильды». Настоящий масштаб этой проблемы – отсутствие в «широких слоях российского общества» практики почтительного отношения к своим родителям (и далее – к «отцам» не только в родной семье, но и в родной стране, и в родной истории) и отсутствие у светской части российской педагогической общественности какой-либо серьезной озабоченности воспитанием этой «базовой традиционной ценности».

Постскриптум,
или Немного футурологии от современников Матильды Кшесинской

Сегодня, когда кто-нибудь в Интернете начинает возмущаться хамскими текстами молодежных кумиров, поколение нынешних школьников на полном серьезе отвечает: «вы ничего не понимаете, это наша уличная культура». Попытки оценить уличное творчество в свете этики вызывают у юных потребителей этой культуры шок и возмущение, а потом и обвинения в посягательстве на их моральный релятивизм, который они искренне считают «свободой». Но, полноте, улица ли научила их моральному релятивизму? Или – высокообразованные проповедники этого релятивизма, у которых сохранились практически неограниченные возможности влиять на незрелые умы, особенно за государственный счет?

Д.С. Мережковский

…Когда-то, в начале XX века, Д.С. Мережковский написал эпохальный текст под названием «Грядущий Хам» – о наступлении тотального царства мещанской бездуховности, царства той самой потребительской «десакрализации» (капиталистически-рыночной или материалистически-марксистской – неважно). Главными виновниками («лицами Хама») были объявлены «самодержавная казенщина», «казенное православие» и «босячество, хулиганство», т.е. выродившийся, бездуховный и циничный «бывший простой народ». Спасти всех должна была преображенная интеллигенция.

Ощущение «превосходства» – важнейшее условие и мотив хамства

Но, как показывает история, «преображения» в целом не произошло. И сегодня Мережковский, возможно, написал бы как раз уже о «культурной казенщине» и о «казенной интеллигенции». О той записной интеллигенции, которая верит в «культуру как игру», верит в полный этический релятивизм культуры (хотя об ошибочности такого взгляда писал уже сам изобретатель концепции «культуры как игры» Йохан Хейзинга в своих поздних работах). И для которой жизненно важно саму себя идентифицировать как особую «культурную» касту (а, как отмечают ученые, ощущение «превосходства» – важнейшее условие и мотив хамства).

Такая «казенная интеллигенция» может «эффективно» осваивать казенные же средства, выдавать в качестве продукции «казенную мораль» (например, этатизм – или, напротив, что-нибудь «демократичненькое»), но даже само слово «духовность» у нее вызывает саркастическую улыбку. Ее мировоззренческие основы (прагматизм и прочие «низкие истины», от пост-марксизма до пост-фрейдизма и далее) сам Мережковский, без сомнения, назвал бы мещанством. И подобная «казенная интеллигентность» запросто оборачивается хамством – о чем Мережковский писал, вложив сентенцию в уста одного из персонажей: «заразительная гнилость чужеземная снедает древнее здравие душ и тел российских; грубость нравов уменьшилась, но оставленное ею место лестью и хамством наполнилось».

Иными словами, забота о своем «культурном уровне» и «культурном росте» сегодня совершенно не спасает человека от полного бескультурья: требуется нечто большее. И в этом проблема нашего времени.

Возможно, российскому обществу, среди забот о «свободе самовыражения», «светскости» и «конкурентоспособных личностях», небесполезно было бы задуматься и обсудить новую для себя (слишком хорошо забытую старую) тему: тему воспитания элементарной почтительности. Т.е. не просто «чувства любви» или абстрактного «уважения», а именно почтительности как весьма практической «дисциплины»: почтительности по отношению к родителям, старшим, а также родной истории и родной стране. Иначе и разговор о «культурной среде обитания» в России, и разговор о традиционных ценностях (как возможных скрепах нашего общества) рискуют остаться беспредметными.