Обер-прокурор В.К. Саблер: реальный человек и мифы о нем

Владимир Карлович Саблер «Он Гришке за назначение в ноги поклонился», – косясь взглядами на обер-прокурора В.К. Саблера, шептались политические и общественные деятели. «Лжец и подхалим», – говорили про него одни. «Ретроград и политикан!» – восклицали другие. К концу деятельности Саблера в качестве начальника церковного ведомства мнение о нем в обществе устоялось именно в пределах этих характеристик, хотя всего четыре года назад общество практически единогласно кричало «Осанна!» новому обер-прокурору. Удивительно: всего за четыре года взгляды общества кардинально изменились, и произошло это практически без участия (и почти без вины) самого Саблера!

В прошлом он считался правой рукой всем известного К.П. Победоносцева, пока во время первой революции внезапно не высказался в поддержку созыва церковного Собора (Победоносцев всегда был резко против этого, считая синодальное устройство наиболее подходящим для России). Саблер прослыл чуть ли не мучеником, ведь за свои взгляды поплатился местом заместителя обер-прокурора, и все решили, что его карьера кончена^[1].

Но на самом деле его геройский шаг имел долгосрочную перспективу. Когда практически всё общество требовало от царя церковной реформы, назначение Саблера обер-прокурором Синода было встречено «на ура». В сущности, это был идеальный выбор. Саблер не только ассоциировался с реформой, но умел легко сглаживать конфликты (чем он постоянно занимался при Победоносцеве) и прекрасно знал церковные дела изнутри (этим мало кто мог похвастаться из гражданских лиц). Он, наконец, был искренне благочестивым человеком, любителем церковных песнопений, ценителем иконописных традиций и большим другом духовенства. Словом, Саблер подходил как нельзя лучше, удовлетворяя как требованиям правительства, так и общества. Газеты пестрели овациями, поздравлениями Владимиру Карловичу. Как правые, так и центристы поддержали назначение. Да и сам он видел себя в качестве реформатора: он тотчас составил текст манифеста о созыве Собора и отправил его на подпись царю.

Саблер составил текст манифеста о созыве Собора и отправил его на подпись царю. Николай ІІ манифест не подписал

Однако Николай ІІ, по-видимому, не собирался в ближайшее время проводить реформу: он не подписал бумагу и сказал, что это дело не для срочного решения. Было созвано Предсоборное совещание, якобы готовившее документы для Собора, но на самом деле это было подобно пусканию пыли в глаза, что со временем стало понятно всем. Идея Собора, с лозунгом о котором выступал Саблер, погребла его репутацию реформатора в своих руинах. Так появилась печальная слава «лжеца».

Наименование «ретроград» закрепилось за обер-прокурором после его попыток наладить взаимоотношения синодальной Церкви и народного представительства. Проблема заключалась в том, что синодальное устройство было неотъемлемым атрибутом самодержавия. Но после первой революции настала эпоха третьеиюньской монархии, когда при существовании сильной власти императора законодательным органом стала Государственная Дума (она ограничивала власть монарха, ведь законы отныне должны были утверждаться народными представителями). В новые политические реалии синодальное устройство Церкви уже не вписывалось. Оно резко дисгармонировало. Обер-прокурор – «око Государево», как называл учредивший эту должность Петр I, – выглядел маргиналом на заседаниях Думы. А что делать духовенству, вопреки апостольским правилам избиравшемуся в Думу наряду с гражданскими лицами, было и вовсе непонятно. Священники сами распределялись по партиям и выбирали при этом не только правые, но и левые стороны. Задачей Саблера было интегрировать церковное устройство в новый государственный режим. В идеале этим должен был заняться Собор. Когда стало ясно, что император созывать его не намерен, Саблер предпринял попытку создать объединенную группу депутатов из духовенства. Получилось бы представительство в представительстве: группа духовенства выражала бы общие нужды Церкви. Но эта западная модель клерикализма не была поддержана в России. Саблера обвинили в вынашивании «адских планов» по проведению в Думу 200 священников^[2]. Неудача с этим делом и постоянные трения в Государственной Думе между депутатами и обер-прокурором по поводу ассигнований на церковные нужды вынудило последнего выступить с требованием вовсе изъять церковные вопросы из ведения Думы: они должны решаться исключительно императором как главой Церкви. Эта вполне логичная мысль была встречена, конечно, «в штыки» народными представителями: как посмел обер-прокурор посягнуть на их права?! Именно с этого времени Саблер превратился в ретрограда – хотя сам он был далек от политики и считал, что Церковь должна быть самостоятельной, независимой от политики^[3].

Наконец, наиболее болезненным ударом по репутации Владимира Карловича стала слава распутинца. Под конец его обер-прокурорства связи Саблера с Распутиным даже не ставились под сомнение. Хотя, согласно данным полиции, Саблер ни разу не был замечен на квартире «старца» (там, между прочим, появлялись разные люди – как общественные, так и политические деятели, надеявшиеся на покровительство Григория Ефимовича; приходила даже вдова С.Ю. Витте^[4]).

Саблер ни разу не был замечен на квартире «старца», нет и его писем Распутину. Нет также и свидетелей их встреч

Не сохранилось ни писем Саблера Распутину, ни свидетелей их встреч. Источниками домыслов явились опубликованное письмо монаха-авантюриста Илиодора Труфанова, имевшего личные счеты с Саблером (Илиодор также написал книгу о Распутине «Святой Черт»), поддельный дневник А. Вырубовой (удивительным образом перекликавшийся со «Святым Чертом») и рассказы самого Распутина. Председатель Совета министров В.Н. Коковцов вспоминал: «По городу ходили даже слухи о том, что Распутин рассказывал всем и каждому, что Саблер поклонился ему в ноги, когда тот сказал ему, что “поставил его в оберы”»^[5].

Григорий Распутин     

Этого оказалось достаточно, чтобы любые действия обер-прокурора стали связывать с влиянием старца. Всё, что оставалось делать Распутину, это подстраиваться под линию церковной политики, что делал он так же успешно, как рассказывал всем о своем влиянии^[6]. От этого зависели его авторитет и финансовое состояние. Так, он вовремя начал «протежировать» владыкам Алексию (Молчанову) и Питириму (Окнову), когда их одного за другим назначили экзархами Грузии (на самом деле архиереи имели более сильных покровителей – наместника на Кавказе графа И.И. Воронцова-Дашкова и великую княгиню Елизавету Федоровну), Московскому митрополиту Макарию (Невскому) (с которым он и знаком-то не был) и другим.

«Посмотрите, кто за вашей спиной, чьими ставленниками вы окружили себя или дали себя окружить!» – восклицал Гучков на заседании Государственной Думы, обращаясь к Саблеру^[7]. Кстати, когда Саблера уволили и на его место назначили либерального Самарина, известного выступлениями, Григорий Ефимович «ничтоже сумняшеся» стал рассказывать, что именно благодаря ему Самарин был назначен «обером»^[8].

Не обратило общество и внимание на нестыковки политики Саблера с мнением Распутина, которые все-таки случались и проявились, например, в деле об «афонской смуте», кадровой политике. Даже открытая позиция обер-прокурора, высказывавшегося за удаление Распутина от Царского Двора^[9], не имела резонанса.

Мнение о том, что «темные силы захватили Синод», со временем стало разделяться не только левыми и центристами, но и правыми^[10] и даже духовенством^[11]. Только те, кто имел непосредственное отношение к делам Церкви и знал Саблера и всю синодальную «кухню», поддерживали обер-прокурора^[12].

Так благочестивый и компетентный в церковных вопросах человек превратился в монстра, поборника темных сил и ярого ультраправого ретрограда. Из него, как и из Распутина, создали миф. «Не собирается ли Саблер в премьеры? Этот подлый хитрец сам нечто вроде Распутина. Попади он в премьеры, он способен окончательно сгубить Церковь», – писал «правый» Б.В. Никольский. К 1915 году вопрос об отставке Саблера был принципиальным для общественности, и Владимиру Карловичу пришлось уйти с совершенно уничтоженной репутацией.