Авторский взгляд на жизнь

Сегодня 40 дней Надежде Викторовне Кузнецовой – литературному редактору портала Православие.ру. Это человек, который пропустил через свое сердце и ум большинство статей, известных нашему читателю за последние более чем 10 лет. Воспоминаниями о маме делится дочь – Елизавета.

Надежда Викторовна Кузнецова с детьми Григорием и Елизаветой

Понять всех

– Лиза, в редакции Надежду Викторовну знают как коллегу – отзывчивую, безотказную. Хотя иногда, это известно, самоотверженность на работе может идти в ущерб семейным обязанностям. Какой мама была мамой?

– Маме всегда можно было доверить любую тайну. Она из тех редких мам, кому можно рассказать абсолютно всё. Она меня принимала такой, какая я есть. Точно по формуле Б. Спинозы: «Не смеяться, не плакать, не проклинать, а понимать». Но это вовсе не значит, что она всегда была на твоей стороне. И вместе с тем ты знала: что бы ни случилось, мама будет с тобой, тебе поможет. Только помощь эта, наоборот, зачастую выражалась в том, что она разворачивала ситуацию перед тобой так, чтобы ты смогла посмотреть на нее глазами другого человека, – того, кто тебя обидел или на тебя обиделся. Она старалась понять всех. И то, что в тебе только что кипело гневом и негодованием вдруг, как в замедленном кино, останавливалось, и кадры начинали откручиваться назад… Мама тебе прививала не только этот постоянный внутренний вопрос-сопереживание: «А другому-то человеку каково?» – но и такой авторский взгляд на жизнь: подсказывала ключевые моменты – что именно от тебя зависело воспринять так или иначе, где можно было дать иной ход развития событиям, что и сейчас еще можно исправить.

– Вообще, это как раз те навыки, которым очень хорошо учит Исповедь. Если я за всё, происходящее в моей жизни, беру ответственность на себя, тогда я и хозяин положения. Мы же зло только в себе побеждать можем, а иначе зло берет над тобой верх.

Мама терпеть не могла эгоизма и нечестности

– У мамы это во многом еще был опыт человека начитанного, она очень хорошо знала классическую литературу. Всегда чрезвычайно четко улавливала логику событий: к чему тот или иной поступок может привести. Всегда видела ситуацию в развитии. А еще для нее не существовало в жизни никакого монологизма. Поэтому она и свою точку зрения никогда никому не навязывала. Ей, наоборот, был всегда интересен другой человек, его восприятие.

Помню, при таком всестороннем разборе мамой случившегося часто ты сама, к своему же удивлению, соглашалась с ее доводами. Мама терпеть не могла эгоизма и нечестности. У нее было какое-то глубинное чувство: все мы, люди, несовершенны, делаем ошибки, но самое главное – искать правду, даже как-то почти по-евангельски, как это ею переживалось, жаждать правды, быть честным, в том числе и с самим собой, и ставить себя на место другого человека. Вот и всё.

О своей личности мы свидетельствуем, относясь к другим как к личностям

– Тут что-то от открытого Ф.М. Достоевским принципа «полифонизма» – сознания у всех разные, и никто не над кем не доминирует, даже автор. В конце концов, известно же, что даже Господь смиряется перед человеком, – если кто чего упорно не хочет, смиряется именно Бог, отступая от такого человека.

– Как раз про романы Ф.М. Достоевского мама мне как-то сказала, что его невозможно понять и воспринять, если ты не знаком с Православием. Сама она эти отсылки к Православию в русской классике, если не прямо, то в подтексте, постоянно отмечала, осмысляла их. Прямо о религии в тех же романах Достоевского, что называется, «в лоб», может быть, особо и не говорится, но ей был важен именно сущностный разговор о том, кто есть в этом мире человек, почему он страдает? Ее восхищало, как у Достоевского в этом сгущении страстей проблеск света и освобождение обретались именно в вере в Бога, пусть и за рамками прямого о ней разговора. Да и любому мало-мальски образованному человеку известны цитаты писателя: «русский без Православия – дрянь, а не человек», «без веры в свою душу и ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо» и т.д.

Мама, кстати, и к учителям, когда я училась в школе, предлагала относиться так, что это просто люди – они тоже могут уставать, не выдерживать, чего-то даже не знать. Это все-таки, как я не раз убеждалась, общаяясь с одноклассниками, не самый распространенный подход, что культивируется старшими. Учителя либо какие-то «небожители», исключенные из всего известного нам социального опыта и никакой оценке не подлежащие, либо ставятся ни во что. Для мамы это было неприемлемо: и там, и там личные взаимоотношения исключаются, а значит, и ты, отказывая другому в личностном измерении, – не личность. Это недопустимо.

Когда я была еще совсем маленькой, мама выпускала меня гулять во двор, а сама, так как вынуждена была работать, сидела и что-то писала у окна, изредка поглядывая. Однажды она заметила, что мальчишки оказались настроены против меня, причем все против одной, и я явно пасую. Мама тут же крикнула мне в окно, позвав, якобы по какой-то надобности, домой, а когда я пришла, как-то очень доходчиво растолковала: «Не давай себя унижать». Я уже не помню, на каких примерах мама это всё объяснила, – образы из русской классической литературы она приводила часто.

Знания мама очень ценила. У нас в школе, допустим, была та же литератор – весьма строгий, если не сказать жесткий, человек. Но мама несколько раз оставалась после родительских собраний и беседовала с нею просто как филолог с филологом, – и в том числе по итогам этих личных разговоров относилась к ней с большим уважением. Для мамы преданность своему делу, неповерхностность – была одним из самых важных качеств в человеке. А какие-то особенности характера, подсказывала, можно прощать.

«Дело не в измене, а в том, как человек ведет себя потом»

– «Кто всё поймет, тот всё простит», – тоже как раз литературная фраза.

– Да, мама в последнее время больше читала жизнеописания, – в том числе прочитала и биографию Л.Н. Толстого. Хотя последнее, что мы увидели, когда приехали к маме, когда она перестала отвечать на телефонные звонки, – молитвослов на столике у кровати.

Последнее, что мы увидели, когда приехали к маме, – молитвослов на столике у кровати

Мама как-то с самого детства нам давала понять, что все мы можем оступиться, обидеть, в чем-то быть неправы. Она все-таки и сама старалась никого не осуждать, и ей претило, если в ее присутствии о ком-то говорили без уважения. Как сам по себе для нее человек был важен, поверх всех его заблуждений, даже зла, исходящего от него. Она всегда говорила: важна даже не сама по себе конфликтная ситуация, а то, как ее разрешают.

Вот, тебе человек причинил боль, ну, а дальше-то что? Он раскаивается, готов измениться, просит прощения? Ему, в конце концов, важны ваши дальнейшие отношения, ты ему важна как человек? Или он столбит свое право поступать так, как сам он считает правильным и ему нужным? Мы с мамой даже как-то про измену говорили. Она сказала: «Дело не в измене, а в том, как человек ведет себя потом».

– На Православии.ру как-то публиковалась статья «Адамов комплекс», там как раз и раскрывалась суть: «Семейные психологи отмечают любопытный факт: если один из супругов изменяет, ему первому становится в тягость присутствие рядом того, кого он обманул. Казалось бы, все должно быть ровно наоборот. Но нет: именно изменник-муж первым начинает ненавидеть свою подругу по бытию и инициирует большинство семейных скандалов»^[1]. Наверняка мама редактировала этот текст.

– Как раз в таком ключе она и говорила. Допустим, один человек готов простить другого, но и для того, чтобы прощение принять, человек должен осознать, в чем он был неправ? А при прямом взгляде на себя и происходящее в твоей жизни тебе всегда есть в чем и себя упрекнуть.

«Живи свою жизнь сама. А я всегда рядом»

– Это как святые отцы говорят: древо крестное произрастает на почве моего же сердца – при исходищах вод – т.е. тех страстей, что бурлят у меня внутри.

– Мама никаких выводов никогда не делала за тебя. И никоим образом поведенческих установок тебе не внушала. «Живи свою жизнь сама. А я всегда рядом, – если что, помогу». Она считала, что поступки детей отражают то, как их воспитали родители. Когда я ей рассказывала какие-то душещипательные истории о том, как чьих-то друзей родители просто выставили из дома, она пожимала плечами: «Если повзрослевший ребенок делает то, что противоречит принципам родителей, это значит, они просто не смогли донести до детей свои ценности». Это уже тот самый крест родителей, который сами себе они и схлопотали. Но мама все равно была убеждена, что и тут надо действовать сообща, вместе обдумывать, принимать согласованные решения, может быть, идти на взаимные компромиссы. Нельзя никого ломать под свои устои, пусть даже самые правильные.

Нельзя никого ломать под свои устои, пусть даже самые правильные

– Архиепископ Алексий (Фролов) говорил родителям, что надо время от времени предоставлять детям полную свободу, чтобы посмотреть, кого же они на самом деле воспитывают…

– Да, маме был близок именно такой подход. Из-под палки ничего ни от кого не добьешься. Особенно от собственных детей. Она, наоборот, могла на мое разгильдяйство: «Неохота диплом писать» – «Вот и не пиши!» – тут же отозваться. Тебя сразу пробирало: «Как это не пиши?!!» Сразу какая-то внутренняя мобилизация шла, ты бралась за дело.

Часто, когда ты не могла себя на что-то настроить, мама подбадривала: «Да ты просто делай. Делай, как можешь. Все получится». Но если я начинала по какому-либо поводу паниковать, у нее была такая отменная фраза на что-бы-ни-случилось: «Ну и что?!» Вся испереживаешься: не так что-то сделала, не успела, не то ответила… А мама произносила эту фразу, и сразу как-то обстановка разряжалась. А действительно, думаешь: ну и что?!

Она тоже – точно жила свою жизнь

У нее все-таки была какая-то фантастическая легкость восприятия всего происходящего, – это что-то из мастерской филигранной поэтики столь любимого ею А.С. Пушкина. Сама была пушкинист. 12 лет проработала в мемориальном музее Пушкина, где была не только хранителем коллекции, но и вела экскурсии. Что бы ты у нее потом ни спросил относительно литературы, тем более ее «золотого века», – она сразу выдавала целые экскурсы потрясающе интересных справок. Многое цитировала из стихотворений Пушкина наизусть. Она тоже – точно жила свою жизнь.

Мама тебя никогда не воспринимала как объект воспитания. Обычно дружеские отношения складываются у родителей с детьми при небольшой разнице в возрасте, а меня мама родила, когда ей было 38 лет, и эта – более чем в поколение – дистанция не мешала нам общаться просто и открыто. Никакого давления и диктата с маминой стороны никогда не было.

Когда я была подростком, одно время слушала достаточно агрессивную рок-музыку. Мама не запрещала, а просто стала вдруг слушать ее вместе со мной! Ей не музыка эта была нужна, – сама-то она в последнее время в основном слушала, скорее, классику и джаз, – но ей важно было знать и чувствовать, чем живет ее ребенок. Мама как-то так ненавязчиво на своем примере и учила эмпатии.

Вера в силу слова

Вообще, мама считала, что многие конфликты можно уладить еще на стадии их возникновения. Но даже если «бес попутал» и что-то уже произошло, – всё равно можно и нужно обсуждать, находить решения. Любые противоречия снимают при свете беспристрастного диалога. Весь вопрос в открытости и том самом поиске правды. Но это как раз всегда предполагает выход за границы своего эгоизма. Надо общаться. Уметь слушать. Быть способными меняться. У мамы была колоссальная вера в силу слова – устного, письменного, даже внутреннего.

У мамы была колоссальная вера в силу слова – устного, письменного, даже внутреннего

– Словесная сила души – это одна из составляющих образа Божиего в человеке. Словом творился этот мир, и лучше, конечно, продолжать и в своей жизни что-то выстраивать в соавторстве со Словом Божиим.

– Это нам сейчас всё доступно к тому же чтению. Мама росла еще тогда, когда никаких религиозных книг, а уж тем более Священного Писания, было просто так не раздобыть. Как и многие из ее поколения, мама пришла к вере через приобщение к русской классике.

Хотя и ее увлечение литературой было каким-то чудом. Сама она из семьи технарей, дедушка и бабушка всю жизнь проработали на заводе, и тогда вовсе не принято было менять места работы «для расширения кругозора» и пр. А мама с детства много читала, как и нам, детям, потом прививала вкус к чтению.

Хотя из того, что нынешняя молодежь мало читает, она тоже трагедии не делала. Говорила, что просто в годы ее юности трудно было откуда-либо еще почерпнуть серьезную неангажированную информацию, – так она и стала читать классику. А сейчас, отмечала, молодые имеют массу источников информации.

Зазор для чего-то лучшего

– Однако чтение все-таки учит мыслить. Это и нейрофизиологами доказано, как и то, что зависимость от гаджетов – отупляет. Да и потом, если всегда Интернет подскажет, можно и не учиться. А, как сказал недавно на военно-техническом форуме один спикер: так это дёрни рубильник, и выросшее так поколение «без голов» останется – биомасса на порабощение.

– Маме было чуждо катастрофическое мышление. Она всегда оставляла зазор для чего-то лучшего. В этом тоже проявлялась ее вера. Можно сказать, и в действие Промысла Божиего в мире. И вера в самого человека, в неистребимость в нем стремления к высшему. Даже если в иных случаях неизбежны падения, Господь все поправит, если довериться Ему. Или так еще говорила: «Человек предполагает, а Бог располагает».

Даже если в иных случаях неизбежны падения, Господь все поправит, если довериться Ему

Она даже, бывало, иронизировала над алармистскими настроениями, каковых сейчас, при эпидемии, более чем достаточно. Сама она оставалась очень спокойной. Ее больше всего напрягали те ограничения, которые стали вводить еще в прошлом году, когда вакцины не были разработаны. Мама, например, очень любила гулять. Ей, как любому человеку интеллектуального труда, просто необходим был свежий воздух, кислород. Так что, когда закрыли парки и всем вообще скомандовали сидеть дома, она страдала. Да и вообще сложно переносила любые покушения на свободу.

Жизнь все равно жительствует

Маме всегда очень важна была свобода. Она и сама никогда никого ничего не заставляла делать – даже читать. Хотя для самой нее читать – это все равно было, что дышать. У нас дома был просто культ книг. Но, опять же, как возможность, а не как что-то обязательное к освоению. Иначе, думаю, можно было спровоцировать и обратный эффект.

Мама и к запретам относилась очень осторожно, – знала, что можно так только раззадорить на их нарушение. Единственное, помню, мне, когда я была маленькой, без разрешения не дозволялось входить, например, в комнату старшего брата, – только если пригласят. А так в основном и запретов никаких не было.

То ли потому, что мама принадлежала к тому поколению, которое росло при прессинге советской власти, то ли в силу ее личностных качеств, – она старалась избегать любых форм унификации, подавления. Понятно, что тем же учителям от школьников нужна дисциплина, так для всех безопаснее и удобнее, но мама ни в коем случае не абсолютизировала ее. Все-таки жизнь – тем более у детей, подростков – жительствует.

Нам, например, в школе запрещалось заходить в раздевалку во время уроков. Но так как нечто запрещается, дети, разумеется, ухитряются обходить эти запреты. Мы мало того, что там оказались, одноклассницы меня там еще и закрыли как-то. Пытаясь выбраться, я было пнула дверь… Тут же учителя стали звонить маме, она, будучи очень ответственной, отпросилась с работы, примчалась в школу… И растерянно смотрела на небольшую фанерку, которую я из дверного полотна выбила. «Я думала, ты там всю дверь вынесла, а ты так мало постаралась…» – сказала мне потом мама, раздосадованная скорее тем, что из-за такого пустяка пришлось отрываться от работы.

Школьную систему образования, по крайней мере в том виде, в котором она сейчас, после всех этих реформ, «среформировалась», мама была склонна оценивать как «зло, но зло всё равно необходимое». И так она ко многому учила в жизни относиться, – этот мир не идеален, но для чего-то же мы все сюда посланы?