«Аще изведеши честное от недостойного»

Патриарх Никон

4 августа исполнилось 369 лет со дня интронизации, а 30 августа исполняется 340 лет со дня преставления Патриарха Никона. Неровные даты неоднозначной личности. Историки дают ему прямо противоположные характеристики, сходясь лишь в одном: в самой противоположности этих характеристик.

Но не странно ли как-то однозначно характеризовать человека, который сильно менялся за свою жизнь, и однозначно оценивать его деятельность, менявшуюся еще кардинальней?

Впрочем, для светских историков, ставящих своей задачей конкретную оценку эпох и личностей, влиявших на эти эпохи, такая постановка вопроса понятна. Однако есть мнение, что история Церкви должна писаться несколько иначе – как исследование истории святости. А святость – это такое непростое понятие!

Изначально слово «святой» означало посвященного Богу, и лишь со временем стало означать такого посвященного, который оказался достоин своего посвящения. Мы все посвящаемся Богу во Святом Крещении, но вопрос святости – в том, кто как реализует это посвящение.

Это мы не можем отделить мед от дегтя, буде они уже смешаются. А Господь может

Реализация же в данном случае – не акт, а процесс. И в нем всякое бывает.

«Аще изведеши честное от недостойного, яко уста Господня будеши» (Иер. 15, 19), – говорит нам Писание. Потому что Господь ищет всё доброе, что служит к оправданию человека. Это мы не можем отделить мед от дегтя, буде они уже смешаются. А Господь может. Господь, собственно говоря, постоянно занимается тем, что вышеестественно очищает наш мед... а деготь мажет нам куда-нибудь – в лечебных целях.

И история Патриарха Никона в этом плане весьма показательна.

История человека великолепно одаренного, ревностно благочестивого и предназначенного к высокому служению во славу Божию... но преждевременно вознесшегося на него.

***

У него было скорбное сиротское детство с жестокой мачехой, которое никак не могло научить его мягкости и любви. Была прилежная к благочестию и учебе юность – с 12 лет в монастыре по собственному желанию. Был отец, то ли деспотичный, то ли слабовольный, который сперва не защищал от мачехи, а потом выманил юношу из монастыря домой, где родственники настояли на его женитьбе.

Соловки, гравюра, XVII век

Были похороны троих детей, умерших один за другим, и решение вернуться на путь иночества: Никита, так звали его в миру, уговорил супругу постричься в монахини. Причем ее он определил в столичный монастырь, а сам принял монашество на Соловках – там, где трудно, холодно, пустынно...

И там-то (думается мне с моей монашеской колокольни) он и совершил главную ошибку своей жизни; там, а отнюдь не на Патриаршем престоле.

Особый Промысл Божий сказался в том, что этот могучий человек попал в послушание не к кому-нибудь, а к старцу Елеазару Анзерскому – одному из самых заметных подвижников своего времени. То есть наставнику, способному наилучшим образом огранить, отшлифовать эту богато одаренную натуру...

Но Никон со старцем рассорился и ушел в другой монастырь.

Рассорился под благовидным предлогом: он развил бурную деятельность по благоустройству скита (постройка каменного храма), а старец ее не одобрил. В общем-то, ничего нового, и всё было, как и всегда в таких случаях: «Я хочу как лучше, а старшие мне мешают».

Порою пишут о том, что в этой истории обнаружилась неуравновешенность Никона, которая была далека от монашеского бесстрастия. Но, во-первых, понятие неуравновешенности лежит скорее в плоскости проблем душевных, а не духовных. А во-вторых, разве в монашестве главное бесстрастие? Бесстрастия и так-то мало кто при жизни достигал, а уж при начале подвига – и вовсе никто.

Монашество не бесстрастием отличается. Монашество отличается методами поиска воли Божией и стяжания благочестия по ней. Послушание – один из методов монашеского благочестия, когда человек через волю старших (а в лучших случаях – и младших) старается найти волю Божию. Мирским этот метод, кстати, в известных пределах тоже не противопоказан.

И урок, не усвоенный тут новоначальным монахом, сводился к тому, чтобы понять: вся эта внешняя кипучая деятельность, хоть бы и самая благовидная, может быть не нужна, неугодна Богу, потому что вредна для самого человека. А чаще – просто преждевременна; ведь до многих видов деятельности надо дозреть.

Хорошие старцы вырастают из хороших послушников, хорошие начальники бывают из хороших подчиненных. Кто раньше времени становится старшим, тот нередко портит дело и стабильно вредит младшим.

Но Никон этого не понял; он спешил принять на себя служение Церкви, спешил так, что отказался даже от послушания, и не кому-нибудь, а самому лучшему, самому опытному наставнику.

Почему? Мы не знаем.

Едва ли всё дело было в каком-то исключительном тщеславии и властолюбии – нет. Никон был человеком колоссальной силы – и физической, и интеллектуальной, и она рвалась на оперативный простор, побуждаемая в том числе и заботой о славе Божией! Зовутся такие вещи ревностью не по разуму. Смешиваются в ней и мед, и деготь...

***

Кратко говоря, Никон ушел в другой монастырь, стал там игуменом, вскоре попал ко двору, был замечен Царем, быстро обнаружил свой большой масштаб, стал одним из самых заметных архиереев – Новгородским, а там и Патриархом. И как таковой проявил властный и крутой нрав.

Тем более что был он не просто замечен Царем, а стал тому «собинным другом» (особо близким). Необходимость управлять огромным государством свалилась на Алексея Михайловича в 16 лет – он был юным и испуганным и остро нуждался в сильном плече, на которое мог бы опереться. Никон, с его государственным умом, силой, решительностью и выдающейся работоспособностью, в значительной мере заменил ему отца.

И Царь возложил на Патриарха титул Великого Государя, который носил в свое время только Патриарх Филарет – по праву царского родителя.

Никон вдохновил Царя на присоединение Малороссии и на победоносные войны, он успешно правил страной, когда Алексей Михайлович уходил в длительные военные походы, судил и рядил, принимал челобитные, вел переписку с иностранными дворами...

А еще он «строил» бояр, как сказали бы сейчас. Тогда аналога этому выражению еще не подобрали. Сами бояре считали, что он им «житья не дает». Нельзя опаздывать на заседания – настоишься потом во дворе на морозе. Нельзя сидеть в присутствии Великого Государя. Нельзя не поститься, коли уж тебя послали с митрополитом за мощами свт. Филиппа, нельзя не ходить в такой поездке на богослужения...

В чем-то они были бы и правы, эти бояре, жалуясь на строгость Патриарха: не все ведь обладали такими богатырскими данными... Были бы, если бы не главное в их жалобах. А главной была не строгость Никона, а унизительная для бояр необходимость терпеть эту строгость от «мужицкого сына». «Никогда такого бесчестия не бывало, что теперь Государь нас выдал митрополитам...». Вот основная претензия – бесчестие!

Такая откровенная, ничем не прикрытая спесь была болезнью того времени. И, как всякая сильная болезнь, она могла убивать. Вспомним, что многие скорби Смутного времени начались с боярской спеси, не желавшей признать над собой Царем менее родовитого претендента. Вот Никон ее и сбивал, следуя своему представлению о пользе государства.

Строгостью же те времена было не смутить – самые великие наши святители тех веков давали пресуровейшие наказания за сущие, по нашим меркам, пустяки.

Да, случаи чрезмерной жесткости со стороны Никона были. Расправа с епископом Павлом Коломенским, например. Который всего-то возразил на постановление сократить земные поклоны в Великопостных службах.

Впрочем, повторимся: для тех времен в этой истории нет ничего особенного. Хотя, когда сам Никон окажется на месте опального епископа, то, думается, вспомнит о нем...

***

Но отчего нам не согласиться с тем, что поведение Никона было исключительно от властолюбия и честолюбия? Завел он, к примеру, умопомрачительно роскошный двор...

И что? Таково было понимание представительской функции Великого Государя в те времена. Митрополит Иона, например, тоже завел роскошный двор, став первым Предстоятелем автокефальной Русской Церкви. А он – канонизированный святой. В личном же быту оба были аскетичны.

Никон был аскетичен даже до своеобразного юродства. При своем двухметровом росте он не носил вериг, зато носил... облачения весом под 100 кг! Роскошнейшие облачения – на продолжительных, многочасовых патриарших службах и крестных ходах.

Остались и иные свидетельства о нраве этого человека. Например, случился в Новгороде бунт в бытность Никона там митрополитом. Он попытался успокоить бунтовщиков, был избит до полусмерти и брошен умирать. Но, благодаря богатырскому здоровью и силе духа, уже на другой день встал, добрался до храма, отслужил литургию... и стал просить у народа прощения! Чем и привел людей к покаянию. А когда подошли войска, посланные усмирять бунт, Никон ходатайствовал о помиловании бунтовщиков.

Кого ни разу не била озверевшая чернь, тому, наверное, и не представить, какое это унижение и как трудно сделать всё, что сделал тогда Новгородский митрополит. Или, скорее, так: этого не представить и тем, кого чернь била... потому что мы – не митрополиты XVII века.

***

Сами реформы, проводившиеся при Никоне, нельзя назвать чем-то вопиюще провокационным. Вспомним: в конце XIV века на Руси произошла полная (!) смена богослужебного Устава, – и никто не придал этому никакого сверхдолжного значения. Богослужение изменилось до неузнаваемости, а никто и не слыхал о волнениях по этому поводу. Здесь же речь шла о мелких деталях Устава – и какой поднялся крик!

Понятно, что конец XIV века – эпоха прп. Сергия Радонежского, начало расцвета святости на Руси, и, как следствие, – умение отличить главное от второстепенного. А середина XVII века – упадок благочестия, и, как следствие, – мелочное копание в обрядоверии...

Но это нам сейчас понятно, а тогда трудновато было спрогнозировать такую реакцию на рядовую унификацию обряда. Так зачем же всю вину за это возлагать на Патриарха Никона?

Кроме реформы богослужения, проходила «книжная справа». Но разве это плохо? Рукописные богослужебные книги переполнились ошибками, потом эти ошибки перекочевали в печатные издания – чего же тут хорошего?

Идея зародилась при прежнем Патриархе, Никон лишь воплотил ее. И его мысль была вполне верная: надо унифицировать богослужебные книги по старым «харатейным» спискам. Другое дело, что у нас для этого совсем не было научной базы. Никакой историографии, никакого источниковедения... Не было вообще истории как науки. Патриарх шел на ощупь. Понятно, что надо по древним книгам, а как это? Не было никакого опыта критической работы с текстами, ничего того, что дает хорошая научная традиция.

Но разве в этом, опять-таки, виновен один человек?

***

Царь Алексей Михайлович Никона низложили чередой интриг. Все озлобленные на него бояре и значительная часть духовенства годами настраивали против Патриарха Царя. А Царь уже перестал быть испуганным подростком, он вырос, выиграл многие битвы и чувствовал себя значительной фигурой. «Собинный друг», который столько потрудился – не только для Церкви, но и для Отечества, – стал стеснять его своей властностью и раздражать своими недостатками.

И пробил для Патриарха час спасения: «Тишайший» Царь бросил ему чрезвычайно несправедливое обвинение. Никон вполне закономерно обиделся... а обидевшись, наделал ошибок.

И следующие 8 лет события развивались по одному и тому же сценарию: Никон, не очень-то привыкший и к справедливым обвинениям, никак не поспевал справляться с несправедливыми. Не успевал он смириться с потерей одной своей позиции, как его теснили со следующих двух. Клеветы же на него излили не меньше, чем на прп. Максима Грека.

Наконец, в 1666-м году его низложили, лишили священного сана и отправили в заточение в Ферапонтов монастырь

Наконец, в 1666-м году его низложили с престола, лишили священного сана и отправили в заточение в Ферапонтов монастырь, где поместили под стражу в келлию «смрадную и закоптелую, еже и изрещи невозможно», с решетками на окнах.

Надо сказать, что Алексей Михайлович мучился совестью и пытался смягчить Никону заточение. Но едва перевели его в нормальные келлии и разрешили общаться с людьми, как его ненавистники из бояр и архиереев стали клеветать с новой силой. Никона оговорили в желании бежать на Дон к Стеньке Разину. Начались «розыски», и узника вновь заперли по-тюремному.

«Теперь я болен, наг и бос, – писал он. – Со всякой нужды келейной и недостатков оцынжал, руки больны, левая не подымается, на глазах бельма от чада и дыма, из зубов кровь идет смердящая, и они не терпят ни горячего, ни холодного, ни кислого. Ноги пухнут. Приставы ничего ни продать, ни купить не дают. Никто ко мне не ходит, и милостыни просить не у кого».

Алексей Михайлович опять смягчил условия заточения. Враги опять добились их ужесточения.

Патриарх Иоаким Никон то писал в Москву жалобные просьбы, а то не выдерживал и срывался на резкий ропот... который тщательно документировали его ненавистники. Одним из них был новый Патриарх Иоаким – сам из бояр, и что характерно, в свое время облагодетельствованный Никоном.

В начале 1676 года Алексей Михайлович умер, а уже в мае Патриарх Иоаким собрал множество нелепых обвинений на Никона и отправил его еще дальше на север с указанием: «держать к нему всякое призрение к обращению его и к покаянию прилежно».

Опять смрадная келлия, угары от дыма, цинга, запрет на прогулки, запрет на общение... Еще через 4 года такой жизни закончились резервы богатырского организма – Никон окончательно слег.

Юный Царь Федор Алексеевич все предыдущие годы тщетно пытался преодолеть сопротивление Патриарха Иоакима и облегчить жизнь заключенного. Но тут он своей властью велит вернуть Никона в его Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь. Тяжелобольного Патриарха повезли, но по дороге, недалеко от Толгского монастыря, он скончался.

Царь повелел отпеть его по архиерейскому чину, невзирая на возражения Иоакима. Сам нес гроб с телом и со слезами целовал руку покойному. Эта подробность, между прочим, указывает на то, что хотя тело Никона по теплу «бабьего лета» везли до нынешней Истры аж от Толги (при тех способах передвижения), но оно не смердело.

В следующем году от Восточных Патриархов пришла разрешительная грамота и повеление поминать Никона Патриархом открыто в церквях. По сути, это было признание того, что осудили его неправедно.

***

Известно, что на гробнице Патриарха Никона в Ново-Иерусалимском монастыре по сей день случаются чудеса и исцеления. Даже после того, как в советское время захоронение было разорено и останки пропали.

На гробнице Патриарха Никона в Ново-Иерусалимском монастыре по сей день случаются чудеса и исцеления

Как примирить противоречивую роль Патриарха Никона в истории нашей Церкви с тем, что он, судя по всему, имеет перед Богом дерзновение?

«Аще изведеши честное от недостойного, яко уста Господня будеши». Ошибки ошибками, а труды трудами. И страдания – от человеческой неблагодарности, предательства, клеветы – страданиями. Нет в нашей истории другого такого человека, который был бы настолько превознесен, притом в значительной степени заслуженно, а потом так жестоко низвергнут.

Потому и не с кем сравнить степень его смирения в постигшем бедствии.