«Мне надо всем успеть помочь»

Сегодня в Донском монастыре прощаются с рабом Божиим Алексием Тарасовым. Господь призвал его накануне Радоницы, когда и усопшие радуются Воскресению Христову, вместо грядущего 55-летия здесь сподобив его рождения в жизнь вечную.

Алексей Тарасов

Прежде он был вполне обычным человеком – со своими амбициями, со слабостями. Редко кого по юности не заносит в водовороты бурной о эту пору реки жизни. Он многое испробовал, так что потом, будучи искушен сам, мог и искушаемым помочь (ср.: Евр. 2: 18). Происходил из интеллигентной семьи. Отец – вузовский преподаватель. Что-то из физики, высшей математики Алексей знал с детства. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что математика – самая бесстрастная из наук, в ней нет никакой отсебятины. Это что-то сродни высокой аскезе, когда ты очищаешь себя от всякого помысла, и все тютелька в тютельку, как при решении примеров, сходится: есть человек и его предназначение.

Он многое испробовал, так что потом, будучи искушен сам, мог и искушаемым помочь

Как-то недавно друг-протоиерей из преподавателей семинарии посетовал Алексею:

– Говорить-то о Боге я много говорю, а Христа в своем сердце не чувствую.

– Отсечение помыслов и Иисусова молитва, – отозвался тот, впрочем, тут же сославшись, что так его наставляет старец-иеросхимонах.

Хотя Алексей и сам был практиком. Оттого-то его слова о духовной жизни и были столь действенны.

При ином раскладе ситуации в стране он мог бы сделать научную карьеру. Но в 1990-е организовал с друзьями свой бизнес. Возились с оргтехникой. В чем-то были первыми в стране. Прилично зарабатывали.

Потом одна из слушательниц Высших Богословских курсов (ВБК) Московской Духовной академии как-то изумится:

– Надо же, такие денди! Двое модно одетых с иголочки парней, с перекинутыми через плечо шарфами, так залихватски припарковав свои респектабельные авто, идут в храм…

Она увидела их у входа в Новоспасский монастырь. Они действительно зашли в Преображенский собор помолиться. И каково же было ее удивление, когда потом она застала их же двоих за первой партой на подготовительных лекциях перед поступлением на ВБК. Дмитрий стал монахом. Алексей тоже собирался…

Тогда его в миру еще держал сын-подросток. Он очень заботился о своем Данииле, как и о старшем приемном сыне Никите. Сам о них много молился, других просил. Переживал, что молодежь сейчас уводят от Истины, – им за внешней шелухой не виден мир вечный.

Алексей Тарасов за пасхальным богослужением

А он к нему так настойчиво пробивался. Знал уже, что эти виражи ошеломительнее его любимых спусков со сверкающих вершин на горных лыжах. Про него еще коллеги по бизнесу вспоминают:

«Удивительной харизмы был человек. Чем бы ни начал заниматься – заражал всех. Встал на лыжи, и мы за ним в горы потянулись. А потом сказал нам как-то всем, что нашел для себя самое главное…»

По молодости Алексея, пока храмы до празднования 1000-летия Крещения Руси были в своем большинстве закрыты, заносило и в увлечение восточной мистикой. Он был ищущий человек. Мог потом отшутиться на очередную досаду друга-протоиерея:

– Живем – как будто во сне… – и не дав довершить какой-нибудь богословской отвлеченной сентенцией, подрезал:

– Да, похоже на Майя.

За ним в Церковь потянулось и все его бизнес-окружение – кто-то из коллег даже принял сан, трудится в Патриархии

Но у Алексея всегда, как вспоминают о нем, было по-христиански сострадательное сердце. «Жалко тех людей, что живы по-мирски, но у них мертвые души, – говорил. – Живые мертвецы, – ходят, не зная Бога». Он всегда старался поделиться тем, что ему самому открылось. За ним, кстати, в Церковь потянулось и все его бизнес-окружение – кто-то из коллег даже принял сан, трудится в Патриархии.

«Он никого ни к чему никогда не принуждал. Я даже высказался как-то, что Бог у меня в душе, я, мол, в Церковь ходить не буду. А потом, когда у меня настал сложный период в жизни, за советом обратился именно к Алексею. А он и сказал: “Тебе надо в храм – исповедоваться, причаститься”», – вспоминает бывший коллега иерей Петр Смирнов, клирик храма иконы Божией Матери «Знамение» в Аксиньино.

Алексей воцерковлялся поступательно, без резких рывков, меняя первым делом не внешнюю, а внутреннюю жизнь, как то и советовал батюшка Иоанн (Крестьянкин).

Как-то в начале 2000-х друзья просто позвали священника освятить им предприятие. И Алексей отнесся к этому так серьезно, что и все рядом прониклись этим настроем.

Сам он стал донимать батюшку своими вопросами. Причем поначалу не спрашивал ни о чем практическом – разбирался по сути. Потом уже, когда приблизился Великий пост, спросил:

– Как поститься?

Наставник ему и выдал правило по Типикону.

– О, не, – четно признался он. – Сразу не потяну.

– Ну, начни хоть потихонечку.

Отец Евгений Дроздов из храма Всех святых, в земле Русской просиявших, что в Софрино, до сих пор удивляется:

«Насколько же деликатно ведет каждого из нас Господь. Он принял его первый Великий пост даже с допущением молочного, дал ему почувствовать, что мы получаем, отказываясь от малого».

Потом уже Алексей постился необычайно строго. Как-то подвозил одну из слушательниц ВБК, а та и давай в простодушии излагать, какие отменные котлеты можно приобрести в трапезной обители да как она их пожарила мужу – да с тонкой корочкой!.. Резкое торможение. Попутчица примолкла. И только потом узнала, что он к тому моменту уже несколько дней как ничего не ел.

Быть монахом в миру – двойной подвиг. Последние лет десять Алексей жил в послушании у старца, нес аскетические труды, подолгу находился в храме, причем не только во время служб.

Быть монахом в миру – двойной подвиг. Последние лет десять Алексей жил в послушании у старца, нес аскетические труды, подолгу находился в храме

«Он был единственным, кто неопустительно проводил уборку алтаря по окончании богослужения, – вспоминают о нем в Донском. – У него даже прозвище было Леша-пылесос. И он вовсе не обижался. Он и сам свое самомнение, самоцен всячески истреблял. Стоило кому-то что-то недоделать по послушанию, молча шел и все выполнял. И не надо было ему никакой благодарности. Богу работал. Он столько трудился в обители, что, формально не став еще ее насельником, сделал для монастыря гораздо больше многих из братии».

«Да, он трудился, можно сказать, усерднее всех в обители», – подтверждает иеросхимонах Валентин (Гуревич), духовник Донского монастыря.

Алексей Тарасов, иеромонах Феодосий (Фролкин) и иеросхимонах Валентин (Гуревич). Прогулка на территории Донского монастыря «И он очень богобоязненно вел себя в алтаре, – рассказывает иеромонах Феодосий (Фролкин). – Видел, что алтарь – это Огнь, тут Таинство Таинств совершается. Даже у нас, среди братии, не у всех такое благоговение встретишь. Чувствовалось, человек полностью погружен в ход богослужения. Ни с кем не разговаривал за службой, на богообщение был настроен. Очень отчетливо читал за службой вслух для молящихся: молитвы, Апостол на Пасху. Сказано же: если читающий за богослужением на церковнославянском языке сам понимает, о чем читает, то и слушающие поймут. Вот он умел доносить смысл богослужебных текстов».

Как-то, вспоминают, надо было что-то срочно спросить у него во время службы. Но так и не решались его отвлечь, перепоручая друг другу. Когда все-таки кто-то подошел, смотрит – а Алексей стоит с закрытыми глазами и четки перебирает. Тело вроде бы здесь, а духом где-то далеко-далеко отсюда. Уже и подошедшего в спину толкают: «Спросил?» – «Да не… Не мешайте!» – шепотом отвечает. Потом, когда уже Алексей открыл глаза, выяснили, что требовалось.

«Рядом с ним молитва прямо физически ощущалась, – вспоминает отец Феодосий. – Мы как-то поехали вместе с ним и с иеросхимонахом Валентином к наставнику батюшки – отцу Валериану (Кречетову; ныне в постриге – архимандриту Серафиму). И вот пока отцы там общались, мы пошли помолиться в древний Покровский храм. Понятно, что место намоленное, – там много новомучеников упокоено. Эта церковь и при советской власти не закрывалась. Но так, как молился Алексей, я вообще еще ни разу не видел, чтобы даже монах или священник молился».

Еще при самом начале его воцерковления, когда Алексей задал духовнику вопрос о постижении Евангелия, тот по привычке выдал «программу максимум»:

– Лучше, конечно, на языке оригинала читать.

Тут уж Алексей не стал делать себе, как с постом поначалу, поблажек. Он уже учился на Высших Богословских курсах МДА, где тоже преподают греческий, но стал еще им заниматься и дополнительно, углубленно. Месяца через два уже говорил на современном греческом. Но параллельно осваивал и древнегреческий, стал читать на нем Священное Писание, богослужебные тексты.

Однокурсникам на ВБК тут же объяснил, что возглас «Премудрость, прости» – это не «что-то про прощение», а, если обратиться к греческому исходнику, – «встаньте прямо», чтобы внимательно слушать Евангелие. Он к тому времени уже помогал однокурсникам с пониманием Священного Писания, делая отсылки к греческому оригиналу; и просто, бывало, делал «духовные подарки»: сидят все, чаевничают, а он даст истолкование какой-нибудь самой сложной притчи – например, о неверном домоуправителе. И по самому греческому всегда что-то подсказывал из домашних заданий – это один из самых сложных предметов.

Со временем он и сам стал преподавать греческий язык на Высших Богословских курсах. Их занятия на вечернем отделении проходили уже не только в Новоспасском, но и в Донском монастыре, ставшим Алексею родным.

Однокурсники вспоминают, что еще по мере учебы становилось понятно, что Алексей тяготеет к монашеству

Духовный отец к тому времени сам уже перевел себя в разряд друга, препоручив его наставлениям сначала однокашника-иеромонаха Ионы (Кудрякова), а после совместно они передали его схимнику. Однокурсники вспоминают, что еще по мере учебы становилось понятно, что Алексей тяготеет к монашеству: «Как-то он уж очень отличался от нас всех, мирских. Не внешне, а по своему внутреннему устроению».

А еще в Алексее всегда была потрясающая верность (тем тяжелее он переживал развод с супругой). К первому духовнику, ставшему другом, неизменно приезжал. На пасхальном богослужении читал у него Евангелие от Иоанна на греческом и английском. Заезжал обычно и 1 января. У него была многолетняя традиция: каждый Новый год, пока большинство в стране продолжает пировать или уже свалилось в отключке, он садился за руль и мчался в лавру – на раннюю литургию. Исповедовался, причащался, испрашивал у преподобного Сергия благословения на каждый грядущий свой год.

А потом, когда первому духовнику поставили онкодиагноз и у того ни на что уже не было сил, взял его точно на буксир, сам с ним по больницам всюду ездил. Когда заходили к очередному врачу, тот спрашивал, кивая на Лешу:

– А это кто?

– Мой старший брат.

У самого Алексея папа Евгений умер от рака, и потом он особо помогал онкобольным: возил, если требовалось, и в другой город на обследования. Хотя вообще всем старался помочь: то развозил старушек после службы, то маму кого-то из иногородних послушников пристраивал в Москве на ночлег, что-то кому-то доставал постоянно. Если и не мог сопровождать в больницу – высылал смс: «Я с тобой». «И не было страшно», – вспоминают о его и молитвенной поддержке.

Алексей Тарасов с иеросхимонахом Валентином (Гуревичем)

Помогал не только православным – вообще всем, не делая различия между людьми: и мусульманам, и армянам, и некрещеным, и неверующим. Они уже накануне, когда в храм Архангела Михаила в Донской монастырь привезли гроб с усопшим, пришли его благодарить. Собираются и сегодня – на отпевании. «По-моему, это успешная миссионерская акция», – отозвался иеросхимонах Валентин.

Алексей обратил к Богу самой своей жизнью, которая менялась к лучшему на глазах близких, и своих родных. Папа перед смертью избежал отчаяния – исповедовался, причащался. Причащается и мама Лариса. Сын так преданно любил своих родителей, что духовники, которым многое приходится выслушивать о недоумениях между поколениями, свидетельствуют, что такая любовь, как у него, встречается сегодня редко.

Это трепетное почитание Алексей распространял вообще на всех старших. Сыновне во всем помогал и иеросхимонаху Валентину, ставшему его наставником: раздобывал все необходимые лекарства, позаботился купить ортопедический матрас, сопровождал батюшку на прогулках, убирался в келье, всегда присутствовал при причащении старца, держа плат. Старался быть неотлучно. Хотя в последние годы на его полном попечении были еще и две старенькие прихожанки Донского монастыря – Татьяна и Алевтина. Заменял им родных. Алевтину потом сам и хоронил, взяв все хлопоты на себя.

Когда тяжело заболела одна из учениц Алексея по ВБК, поехал с ней в Германию на операцию и, как она свидетельствует, «не отходил ни на минуту». Дома она помогала в одном из ПНИ – читала там с подопечными акафисты, как-то старалась поддерживать их. Узнав об этом, и Алексей к ней присоединился. А когда после очередной операции она какое-то время не могла вставать с постели, сменил ее на этом поприще – ездил туда один.

Он и в детские дома ездил. И заключенным письма писал, отправлял посылки. Мы иногда вмешивались, вроде как тоже в чем-то хотели поучаствовать, а он, внимательно посмотрев куда-то вдаль на дорогу, потом переводя взгляд на наружное зеркало, ионизировал:

– Да вот сейчас выделим тебе направление работы!

У него «своей» жизни уже не было. Он жил для других. Был безотказен, а зачастую его и не надо было просить – сам узнавал, вызывался помочь

Мы-то хотим разово, а дальше жить каждый своей жизнью. А у него «своей» жизни уже не было. Жил для других. Как-то выбрался, наконец, с сыном на дачу, а я тогда сильно заболела, и он примчался отвезти меня в больницу. Тогда все стационары были переполнены из-за ковида, а дело осложнялось тем, что при высокой температуре, воспалении у меня был все-таки не ковид, на борьбу с которым тогда были брошены все силы. И Алексей сам добивался, чтобы врачи меня посмотрели. У сына мне сейчас хочется попросить прощения.

Алексей был безотказен, а зачастую его и не надо было просить – сам всегда узнавал, вызывался помочь. Друзья по Донской обители остановят, бывало, после службы:

– Да пойдем у меня хоть чайку попьем!

– Мне надо успеть всем помочь! – и это была не шутка.

Нагрузка у него была колоссальная. Вставал он в 4 утра, молился и – начинался плотно распланированный заботами о ближних и дальних день. Трудился на износ. Отец Валентин, видя эту напряженнейшую самоотверженную жизнь, даже как-то предлагал ему к концу дня снять это напряжение небольшой дозой алкоголя. Но Алексей наотрез отказывался, зная по своей еще до воцерковления жизни, как эта пагуба затягивает.

В воскресенье накануне смерти, на Антипасху (23 апреля), звонарь Донского монастыря Александр Артамонов спросил:

– Что-то выглядишь неважно. Болеешь?

– Нет, просто сильно устал.

Никто до сих пор не верит, что Алексея нет с нами: «Все у нас в Донском монастыре считают его святым, которого Господь, как созревший плод, забрал в Свое Царство, чтобы он не испортился среди грешников», – говорит отец Валентин и приводит слова из книги Премудрости Соломоновой, гл. 4:

«7. А праведник, если и рановременно умрет, будет в покое,

8. ибо не в долговечности честная старость и не числом лет измеряется:

9. мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь – возраст старости.

10. Как благоугодивший Богу, он возлюблен, и, как живший посреди грешников, преставлен,

11. восхищен, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его.

12 Ибо упражнение в нечестии помрачает доброе, и волнение похоти развращает ум незлобивый.

13. Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета;

14. ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия. А люди видели это и не поняли, даже и не подумали о том,

15. что благодать и милость со святыми Его и промышление об избранных Его…»

Алексею сейчас и своих усопших сродников препоручают. Так, одна из однокурсниц, узнав о смерти Алексея на могиле мужа, где убиралась в тот понедельник перед Радоницей, и высчитав, что годовщина смерти у того совпадет с сороковинами Алексея (а это память глубоко чтимого им святителя Алексия Московского), вдруг обратилась:

– Андрюша, ты держись там поближе к Леше, он тебя хорошему научит.

Это человек Нового Завета. Его уже ничто не могло свернуть с евангельской стези самоотвержения, самоукорения

«Это человек Нового Завета. Нас-то чуть задень — и тут же на первую страницу Библии отбрасывает. А его уже никто и ничто не могло свернуть с евангельской стези самоотвержения, самоукорения, – вспоминает однокурсница Светлана Орлова. – Он не просто делал добро – он стал добрым. Он не то что не раздражался – он уже был кротким».

Никогда никого не осуждал. Если уж кто-то и норовил что-то такое при нем ляпнуть, у него был характерный жест – точно ладонью попружинит воздух:

– Не будем, – тут же пресекал. И это действовало.

Как-то пороптала я на человека, а он даже в лице изменился:

– Я же подхожу к Чаше с Телом и Кровию Христовой и исповедую: «…пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз», – что же, получается, я вру перед Чашей? – примерил так на себя мой грех.

Это враз отрезвляло. Именно потому, что говорил не просто что-то вычитанное – из опыта.

Или, помню, мне было так плохо, что взял меня с собой в новогоднюю ночь на раннюю литургию в лавру. Там на очередные мои причитания уже и лаврские монахи поинтересовались:

– А сколько вы за них [обидчиков] поклонов сделали?

Вечером 1-го я так по-армейски истово стала их метать, что брат (он нам всем был братом) рассмеялся:

– В таком состоянии я бы тебе не рекомендовал тренироваться!

Стал делать поклоны за меня, и что-то такое мирное было в его духе, что это передалось и мне. Он был из тех, вокруг кого спасаются тысячи.

Сегодня на отпевание даже немощные пришли:

– Он бы никого из нас не бросил на полпути! Как бы мне ни было тяжко, я приду, – сказала себе накануне. И вот встала пришла. Это что-то вроде чуда исцеления расслабленных.

Многие мы теперь в его память будем и самоотверженнее, борясь с внутренним расслаблением.

Царствие тебе Небесное, ставший для нас уже тут, на земле, человеком Божиим, Алексий! Ты показал нам своим примером, что только любовь делает жизнь житием.