– Вызовите мне, пожалуйста, из алтаря настоятеля, – вежливо попросил алтарника интеллигентного вида мужчина с посеребрёнными проседью висками.
Воскресная многолюдная литургия «отошла», почти все богомольцы отправились по домам. В храме, преизобильно наполненном январским солнечным светом, было тихо и покойно. Кадильный дым не успел рассеяться, и его пронизывали солнечные лучи, паря под куполом и озаряя церковное пространство золотым сияньем.
После богослужения отец Дионисий любил посидеть в храме и послушать тишину. Ему казалось, что это особенное время
Закончив богослужение и наведя порядок в алтаре, отец Дионисий любил посидеть и послушать тишину. Ему казалось, что это особенное время – когда причастился и просто сидишь в одиночестве, уже даже не молясь. Надо постараться не растерять тут же те скромные крохи благодати, которые смог уловить, пытаясь разговаривать с Богом во время совершения Таинства.
«Господи, как хорошо и радостно на душе! – думал священник. – А некоторые ещё говорят: давайте, мол, службу сократим, а то люди утомляются. Какое сократим!? Тут придёшь иной раз на всенощную, и только через полчаса каша в голове начинает проясняться… А уж помолиться-то робко и вовсе к шестопсалмию сообразишь… А Евангелие сегодня какое было? Про слепца, который сидел у дороги и вопил, чтобы Спаситель исцелил его. Какой мудрый образ. Наверное, каждый из нас является таковым слепцом, не видя или не желая видеть главное в своей жизни. Но далеко не каждый вопит о желании прозреть, зная, что Господь рядом проходит…»
– Батюшка, там у северных врат настоятеля спрашивают, какой-то важный разговор, – прервал размышления священника пономарь.
– Ну что ж, разговор так разговор. Сейчас выйду, – ответил отец Дионисий и не спеша, перекрестясь в сторону престола, вышел из алтаря.
Его совопросник, солидный джентльмен с лермонтовскими усиками в поношенном, но аккуратном пальто с мокрым от только стаявшего снега меховым воротником, стоял несколько поодаль и с тревожным любопытством смотрел наверх, на сиявшее золотом паникадило, свисающее на цепях из-под купола над центром храма.
– Здравствуйте, святой отец! Вы настоятель этой церкви? Меня зовут Пётр Аркадьевич. Вы меня извините за то, что вынужден буду занять ваше драгоценное время… Но, думаю, как человеку неравнодушному и, как я понимаю, неглупому, вам будет интересно узнать о том, что происходит во вверенном вам храме.
Когда Пётр Аркадьевич произнёс «неглупому», он несколько замедлил темп речи и, оценивающе-пристально вглядываясь в отца Дионисия, покровительственно кивнул, выдавая в себе лицо начальственное. Ну, или, по крайне мере, видящее себя таковым.
«Святой отец» Дионисий понуро кивнул в ответ. Озабоченно глядя на собеседника, он принялся соображать, что же произошло. Неужели опять цыгане у кого-то бумажник с последними деньгами вытащили? Сколько ведь просил прихожан: не подавайте цыганам, этим вы обрекаете их детей и внуков на тунеядство, а пространство на выходе из храма делаете потенциально опасным, как на толкучке. Так нет, всё равно подают…
– Видите ли, в вашей церкви, прихожанином которой являюсь ещё с середины девяностых, я столкнулся с вопиющим случаем, о котором просто не могу молчать. Дело в том, что я, когда прихожу сюда, покупаю всегда самую большую свечу. Но часто она не успевает догореть, как кто-то снимает её и кладёт в ящик с огарками!..
– Ну что вы, Пётр Аркадьевич, можете даже не переживать из-за такого пустяка, – выдохнул батюшка, ожидавший чего-то уж совсем неприятного…
– Дело в том, что свечи украшают храм во время богослужения, – продолжил он. – А когда богослужение заканчивается, их убирают для того, чтобы почистить подсвечник и зажечь уже на следующей службе. Поэтому ваша свеча никуда не девается, её не выкидывают и не похищают. Просто оставляют для того, чтобы зажечь в следующий раз.
– Ну так в следующий раз её и не зажигают! Знаете, батюшка, я ведь к нашему разговору тщательно подготовился, провёл следственный эксперимент и вычислил этого злоумышленника! – доселе выдержанно-строгое лицо стареющего джентльмена просияло детской радостью и словно ожиданием чего-то сказочно-чудесного.
«На психбольного не похож, к тому же, весна ещё нескоро… Наверное, провокация какая-то. Ждёт, когда я начну возмущаться этой нелепицей, а его помощник на камеру для соцсетей снимет мой обличительный монолог», – подумал священник, краснея от негодования и украдкой озираясь по сторонам. Но снимающего на камеру злоумышленника рядом не оказалось.
– Ещё пару месяцев назад, на Покров, я купил большую свечу и, сделав на ней ногтем отметину, поставил её на один из подсвечников. Пришёл на следующий день и отыскал её в ящике на полу. Она сгорела только наполовину, представляете! Ну а теперь – самое главное! Вчера я заходил на всенощную и, внимательно наблюдая за подсвечником, увидел, кто это делает!
– Это наша работница? – участливо-озабоченно спросил отец Дионисий.
– Нет, просто прихожанка. Я её хорошо запомнил. У вас на выходе из храма видеокамера стоит, если мы с вами сейчас пойдём и посмотрим записи, то я смогу её распознать.
– Видите ли, – облегчённо вздохнул настоятель, – если бы это была работница, то я бы с ней поговорил. А с прихожанки-то какой спрос? Вы, раз запомнили её, в следующий раз и попросите вежливо, чтобы не трогала вашу свечку…
Я в последнее время всё чаще думаю: что же происходит с нашей Церковью сегодня, откуда все беды? И вот теперь, кажется, понял…
Пётр Аркадьевич оторопел. Лермонтовские усики нервно дёрнулись.
– Как?! А вы тогда для чего здесь поставлены? Почему это я должен с ней беседовать? Я и так всё организовал, следствие провёл… Знаете, это возмутительно. При прежнем настоятеле такого беспорядка не было. Я в последнее время всё чаще думаю: что же происходит с нашей Церковью сегодня, откуда все беды? Почему она отворачивается от людей? И вот теперь я, кажется, понял…
– Сервис слабоват? – не скрывая иронии, спросил, улыбнувшись, батюшка.
Но ответа уже не услышал. Решительным шагом мужчина направился к выходу. Следственный эксперимент оказался напрасен. Время потеряно, а преступница спокойно разгуливает на свободе.
Придётся жаловаться в надзорный орган…