Дороги памяти

Чем ближе к 9 мая, тем больше вокруг детей в форме. Зайдешь в Интернет-магазин купить ребенку штаны в садик — а тебе предлагают комплект с командирским ремнем и гвардейским значком на четырехлетку. Вздохнешь и закроешь страницу, так и не купив штаны. Пусть в старых ходит.

Чем ближе к 9 мая, тем чаще встает комок в горле от песен и стихов, от фильмов и книг. Съездили на Радоницу на кладбище, взглянули в строгие дедовы глаза на памятнике. А внизу — звезда, и лента, и гвоздика: брал наш дед Прагу и Будапешт, тянул кабель под пулями в ледяной воде Дуная. И другой дед лежит рядом: он до Берлина дошел. Поешь тихонько литию — и опять слезы глаза застилают.

Чем ближе День Победы, тем важнее для меня говорить с детьми. И сложнее выбрать правильный тон

Чем ближе День Победы, тем важнее для меня говорить с детьми. И сложнее выбрать правильный тон. Здесь я на себя не полагаюсь: читаю книги, включаю песни и фильмы. Много веселых шуток в кинокартине «В бой идут одни старики», а мой шестилетний сын плакал: жалко ему Ромео. Сдается мне, такие слезы — хорошая альтернатива форме на младенцах.

В конце апреля мы с сыном прочитали сказку «Как Сережа на войну ходил». Написал ее Юрий Яковлев — фронтовик, автор множества повестей для юношества, крошечной пронзительной книги «Девочки с Васильевского острова», щемящей светлой повести «Балерина политотдела». «Как Сережа на войну ходил» — сказка-притча. Небольшая, печальная и очень серьезная. Она приоткрывает для ребенка суть войны.

В грозовую ночь к Сереже приходит Дед.

«Серёжа сразу узнал Деда, хотя раньше никогда не видел его.

— Я тебя давно жду, — сказал мальчик.

— Так ведь путь был долгим, — в оправдание себе сказал Дед, и Серёжа заметил, что гимнастёрка на Деде совсем выцвела, стала почти белой, а на запылённых сапогах сбиты каблуки. — Чего ради ты меня ждёшь?

— Хочу с тобой на войну сходить. Ты дорогу туда знаешь.

— Знаю, — согласился Дед. — С закрытыми глазами найду».

И они отправились. На Сереже вдруг оказалась форма — длинная солдатская гимнастерка, большие тяжелые сапоги.

«На детскую ногу военных сапог не шьют», — роняет Яковлев между делом. А я, читая, вспоминаю крошечные защитные рубашечки и легонькие сапожки-тапочки в Интернет-магазине. Сын дергает меня, я отгоняю навязчиво всплывающую в голове рекламу, читаю дальше.

Дед с внуком удаляются от города и попадают на войну. Сереже сначала интересно, потом тяжело и страшно. Не хочется падать в грязь, когда командуют «воздух», непривычные руки стерты малой саперной лопатой, пить хочется. Но рядом Дед, спокойный, терпеливый — он уже бывал на войне. С Дедом не так страшно, и ныть стыдно.

В маленьком окопе на ничейной земле они встречают фронтовых товарищей Деда. Ходят в разведку, доставляют разведданные в штаб, пьют из одной фляжки под огнем. А потом на них надвигается танк — и Дед спасает свою роту, во второй раз. Только теперь он не молодой, а старый, седой. Снова пришедший на войну — ради внука.

Мой шестилетний сын слушал эту коротенькую сказку, не перебивая, распахнув глаза. Он, кажется, не дышал. А через несколько дней, за две недели до Дня Победы, мы отправились в военный лес, в урочище Вороново в Ленинградской области, к поисковикам. Словно бы вел нас тот самый Дед, что пришел за Сережей в его грозовой сон.

Необычный этот лес в Вороново — березняк без подлеска, посаженный после войны. Светлый и легкий, смотришь вверх — кружатся березы, как в фильме «Летят журавли». А под ними — километры траншей и оплывших воронок. За 80 лет раны земли так и не затянулись.

За 80 лет раны земли так и не затянулись

Мы шли апрельской лесной дорогой, сын весело обгонял нас с мужем, размахивал палочкой. Потом вдруг остановился, нагнулся, с усилием поднял что-то с земли. Думали — камень, но оказалось — осколок. Кусок ржавого металла с рваными стенками.

— Это осколок, — сказал муж, — видишь воронку? Сюда прилетела мина или бомба, и разорвалась. Вот такие осколки тут летали.

— Как — летали? — спрашивает сын.

Ему сложно представить, как могут летать рваные куски металла. Птицы вот — летают, а это разве должно?

— Страшно было, — говорит он и вспоминает Сережу из сказки Юрия Яковлева, как тот лежал в луже под бомбежкой.

— Это необычный лес, — говорю я, — военный. Здесь везде следы войны. Один ты уже нашел. Присмотришься — увидишь и другие.

И сын увидел. В первый же день маленьким щупом нашел он в земле хвостовик от немецкой мины, гильзы и пули. Мы с мужем просеивали землю руками: нельзя пропустить ни косточки. Рядом студенты нашли бойца. Раскладывали кости на эксгумационном баннере, слушали археолога, которая рассказывала, как по длине и форме понять, что это мужские, а не женские останки.

На второй день повалил снег. Мягкий и тихий, огромными слипшимися хлопьями он опускался в воронки, на березовые стволы, на наши плечи. И таял. Я втыкала и втыкала щуп в податливую землю. Там звенело, отзывалось. Наклоняешься, непослушными от холода пальцами раскапываешь — осколок. И еще. И еще один. Большие и маленькие, земля ими нашпигована, кажется, каждый ее сантиметр.

Сын бродил рядом с нами, спускался в воронки. Замерзшие, мы решили прерваться, достали термос, шоколадку. Пили горячий чай под разлапистой елкой и смотрели на тихий снег.

— Мама, а у солдатов ведь не было термосов, — задумчиво сказал сын.

— Не было. И курток не было, как у нас, легких, теплых, непродуваемых. И резиновых сапог. И удобных палаток, и спальников.

Мы вспоминаем сказку про Сережу и Деда. Фляжку, из которой они пили — вернее, Мальчик пил, а Дед лишь смачивал губы.

«У двух солдат, большого и маленького, была одна фляга с водой на двоих. Фляга алюминиевая, в брезентовой рубашке, с нарезной пробкой, которая завинчивалась. И воды в ней было не более половины».

Все эти подробности военного быта в обычной жизни воспринимаются, как антураж военного фильма или фотографии. Но для поисковиков они — важные части общей картины. Сын нашел кружку, кто-то повесил ее на дерево. Пуля пробила донышко и вышла через стенку. Нашел лопату, разорванную осколком. Смотрел, как бережно мы расчищаем землю вокруг подошвы солдатского ботинка. Мы рассказали ему, как за пару дней до нашего приезда ребята нашли медаль «За отвагу», установили владельца по ее номеру, начали искать родственников.

Рядом с нами работали девочки-студентки. Одна наткнулась щупом на остатки подсумка, полного патронов — только не наших, немецких. Мы рассуждали о том, как штурмовали высоту советские бойцы, отступали и штурмовали снова. Поэтому рядом в земле лежат и наши гильзы, от «мосинки» и ППШ, и немецкие, от «маузера». Сын внимательно вслушивается и смотрит. И ржавые железяки становятся для него историей, выстраивают картину.

Третий день, солнечный и ясный, мы работаем рядом с большим раскопом. Ребята нашли бойца, он лежит в воронке, засыпанный землей. Подошвы его ботинок смотрят в небо, берцовые кости уходят в землю. Над каждой найденной костью поисковики ставят вешку, бережно расчищают кисточкой. Сын смотрит на их работу, потом тихонько спрашивает меня:

— Мама, а может быть, это — Сережин Дед из сказки?

— Может, — говорю я. — Но теперь все хорошо. Его нашли.

***

«Серёжа поднялся с земли. Но был он уже не прежним Серёжей, а превратился в бойца, стойкого на всю жизнь.

Он огляделся: фашистского танка не было — вместо него на земле возвышалась горка пепла.

А Дед лежал рядом, как живой. Солдат, заснувший после трудного боя. Но его слова звучали в сознании мальчика: ‟Ты хотел знать, как совершают подвиг… Это ведь жизни человеческой стоит”».

***

«То ли гроза, то ли эхо прошедшей войны» случилось во сне Сережи из сказки Яковлева. Он надел огромные неудобные сапоги и отправился в путешествие по фронтовым дорогам, прямо в память погибшего Деда. Желание мальчика «поглядеть на подвиг» вызывало негодование старика — и решимость показать правду. Рядом с Дедом Сережа узнает, какой ценой совершается подвиг.

Рядом с Дедом Сережа узнает, какой ценой совершается подвиг

Через полвека после появления сказки и почти через век после окончания войны шестилетний мальчик стоит в воронке и, запрокинув голову, смотрит в высокое чистое небо над березняком. Под его ногами — осколки, в руке щуп. Он тоже прошел военными дорогами, как Сережа из сказки, тоже кое-что понял. Дома он первым делом открыл альбом и нашел фотографии прапрадедов Виктора и Семена. Долго расспрашивал папу и маму, как, где и с чем они воевали.

А еще мы нашли песню про те места, в которых посчастливилось работать с поисковиками. Называется «Застольная Волховского фронта». Слушали, молчали. Запоминали.

Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось,
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось!

Ну-ка, товарищи, грянем застольную!
Выше стаканы с вином!
Выпьем за Родину нашу привольную
Выпьем и снова нальем.

Пусть боевая семья ленинградская
Рядом сидит у стола.
Вспомним, как русская сила солдатская
Немца за Тихвин гнала!

Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мерзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, бился на Волхове,
Не отступил ни на шаг.

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами,
Горло сжимая врагу.

Будут навеки в преданьях прославлены
Под пулеметной пургой
Наши штыки на высотах Синявина,
Наши полки подо Мгой.

Встанем и чокнемся кружками, стоя, мы
— Братство друзей боевых,
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем за встречу живых!

Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж когда довелось,
Вспомним, что было, и выпьем, как водится,
Как на Руси повелось!

У памяти много путей. Каждый может выбрать свой. У нашего шестилетнего сына он сложился из поисковой экспедиции, рассказов о прапрадедах и небольшой сказки фронтовика Юрия Яковлева о Сереже, что на войну ходил, и его Деде-солдате.

У памяти много путей, но, сдается мне, настоящие лежат не через Интернет-магазины, где торгуют солдатской формой на малышей. Истинная память живет в глубине и тишине, ждет нашего вдумчивого внимания. И живет она вечно. «Память их в род и род».

С Днём Победы!