«Не копировать выцветшие оригиналы, а увидеть, какими они были изначально»

В прошлом году в Великом Новгороде на выставке церковного искусства «Имени Твоему слава» к 30-летию возобновления Новгородской епархии я увидела красивые примеры церковного золотного шитья и заинтересовалась их автором. Оказалось, что это Лилия Лепшина, которая создает не только прекрасные произведения для Церкви, но еще и работает хранителем древнего Софийского собора.

В интервью нашему порталу Лилия Лепшина рассказала о том, как она стала заниматься церковным искусством, каково это – ходить на работу в Софийский собор с его тысячелетней историей, и о том, какие споры идут среди тех, кто занимается шитьем.

– Лилия, в вашем детстве, которое пришлось на советское время, как-то звучала тема веры?

– Только у моей бабушка, нижегородской крестьянки, к которой я приезжала на лето. У нее дома стояли иконы, я видела, как она молилась. Правда, в основном дома: в церкви в ее селе располагалось зернохранилище.

Дома разговоров про веру не было: мама, учитель русского языка и литературы, понятное дело, такие вопросы поднимать не могла.

Я даже не знаю, была ли я крещена в раннем детстве, бабушка и мама умерли, когда мне было 15 лет. До этой потери вопросов на тему веры у меня не возникало. А потом, когда уже сама, будучи взрослой, приняла решение креститься, то подошла к священнику и спросила, как быть, ведь узнать уже не у кого. Он крестил меня по особому чину.

– Кто воспитывал вас после смерти мамы?

– Я уже училась в торговом училище, и меня под опеку взяла мастер производственного обучения, но я уже была сформировавшейся личностью: пришлось рано повзрослеть. Закончила училище, начала работать и уже жила самостоятельно.

– То есть, получается, в самом начале вы пошли не по творческому пути?

– Да, и если бы не мамина смерть, то, может быть, после училища я поступила бы в Ленинградский институт советской торговли. Обо мне особо некому было заботиться, необходимо было себя обеспечивать, но я все-таки заочно окончила институт, в котором тогда работала (кафедру коммерции). И только позднее увлеклась шитьем.

В 1997 году я крестилась, к нулевым начала потихонечку воцерковляться, ходить в церковь, читать различные книги. Почему, наверное, понятно. Я думала про маму, мне так хотелось, чтобы ей было там хорошо. И тут возникали вопросы – где там? А что такое там?

Я чувствовала, что мне нужно молиться: за бабушку, за маму, и это ощущение привело меня в Церковь

Помню, как после похорон я пришла в свою комнату, куда перебралась мама после того, как я уехала учиться в Новгород. Сидела, думала и вдруг под подушкой нашла икону Покрова Пресвятой Богородицы, которую мама забрала у бабушки, умершей раньше на два года. Эта икона до сих пор у меня. Я чувствовала, что мне нужно молиться: за бабушку, за маму, и это ощущение привело меня в Церковь.

– А когда началось именно шитье?

– Моя бабушка была рукодельницей, умела шить, вязать, вышивать. Меня она ничему научить не успела – мы виделись только летом, а летом в селе не до рукоделия – надо было огородом заниматься.

После смерти мамы я попала в больницу с обострившимися проблемами ЖКТ и пробыла там довольно долго, а со мной лежали настоящие рукодельницы. Я поняла, что мне нравится делать что-то своими руками и начала у них учиться: вязать крючком, спицами, вышивать гладью. Позднее даже окончила курсы кройки и шитья, увлеклась пошивом древнерусской одежды.

Как-то в Грановитой палате Новгородского музея-заповедника увидела работы мастериц прошлого в экспозиции золотого шитья. Я очень впечатлилась увиденным, тем более там были выставлены настоящие шедевры, стала узнавать, что это такое и можно ли научиться этому в наше время или это уже только достояние истории? Нашла сайт Петербургской золотошвейной мастерской «Убрус», списалась с ними, узнала о золотом шитье и – начала учиться. Сначала здесь, в Новгороде. Мой первый учитель – народный мастер Дина Константиновна Чайникова, она занималась вышивкой традиционных в Древней Руси головных уборов. У нее я училась года два, но хотелось идти дальше, ведь меня интересовали не головные уборы, хотя это тоже увлекательно, а именно церковное шитье. Так что с другими форумчанами мы стали просить, чтобы «Убрус» организовал курсы именно для приезжих. Курсы создали, и я их окончила – всего три различных курса. Через некоторое время я оказалась в иконописной школе при МДА, на отделении лицевого шиться, которым тогда руководила Марина Владимировна Бирюкова. Эта была очень полезная творческая стажировка: я провела там три недели, помогала вышивать работу, смотрела, как работают мастерицы, перенимала их приемы. И уже после окончила магистратуру на кафедре церковного шитья ПСТГУ.

Кроме того, я посещала различные конференции, общалась с коллегами, и таким образом тоже училась. И продолжаю учиться: участвую в выставках, что позволяет увидеть свои работы со стороны, хотя собрать их бывает непросто – они находятся в храмах.

«Не люблю точные копии»

– Если брать иконопись, храмовую роспись, постоянно идут споры, дискуссии о том, что такое канон, нужно ли строго копировать образцы или нужно делать собственное, как далеко может зайти художник в творческих поисках… А как обстоит дело в лицевом шитье, есть ли какие-то споры?

– Часто человек придерживается мировоззрения той школы, в которой он получил свои профессиональные навыки. Отсюда и дискуссии. Мне удалось получить опыт в совершенно разных школах. У всех разные методики преподавания. Кто-то занимается копированием, кто-то, наоборот, делает акцент на авторское видение в работе. И вот такой опыт обучения в разных школах очень помог мне определиться с собственной точкой зрения. Я сторонник реконструкций древних образцов. В Синодальный период лицевым шитьем никто особенно не занимался, а оно было драгоценностью, и все понимали, что его надо сохранять, и многие древние образцы были переложены на новые фоны. Однако древняя мастерица задумывала свою работу именно на конкретном цветовом фоне, и на другом эта работа уже несколько теряет свой вид. И мы сегодня видим этот образец уже в переделанном виде.

Я не люблю делать точные копии: так, как делали в древности, все равно не получится, как ни старайся: у нас другие материалы

Я не люблю делать точные копии: так, как делали в древности, все равно не получится, как ни старайся: у нас другие материалы. Кроме того, мы часто видим памятник уже выгоревшим по цвету, а не таким, каким он был создан изначально. Если копировать его в том виде, в котором мы его видим, подбирая приглушенные нитки, мы создаем копию памятника со всеми утратами, которое нанесло время. Реставраторы говорят, что цвета изначально были гораздо более яркими, и поэтому я поборник реконструкции: сделать даже не копию, а реплику на тот или иной памятник, но в том в виде, в каком он мог быть создан изначально. То есть сначала я тщательно изучаю историю памятника, на который ориентируюсь в данный момент, и только потом приступаю к работе.

Например, я шила на зеленом атласе воздух «Служба святых отцов». Это реплика на памятник, который хранится в Сергиево-Посадском государственном историко-художественном музее-заповеднике. Он в XIX веке был переложен на зеленый атлас, хотя изначально для фона использовалась голубая камка. Одна из студенток ПСТГУ начала делать копию образца таким, каким он дошел до наших дней. Потом студентка отчислилась, работа долго лежала, и я предложила дошить, чтобы потом отдать в какой-нибудь храм. Мне пришлось продолжать делать этот воздух на зеленом атласе, в тон я сделала еще два покровца и отдала в храм. Но если бы я делала эту работу изначально сама, то взяла бы голубую камку.

– Как вы работаете над иконографией образов?

– Церковное шитье – прикладной вид искусства, потому мы идем по стопам иконописцев, ничего не придумываем сами. Если мне, например, заказывают вышить образ новопрославленного святого, я отправляюсь к иконописцам, спрашиваю, как этого святого пишут, в какой цветовой гамме, и так далее. Хотя в шитье можно сделать и монохромно – золотом и серебром.

Важно, что ткани, над которыми мы работаем, имеют свое литургическое значение: воздух используется для покрытия Святых Даров, плащаница символизирует погребальную пелену, в которую было завернуто после Распятия Тело Господа Иисуса Христа… И иконография в каждом случае должна быть соответствующая.

– Занятия шитьем помогли вам глубже понято что-то в вере?

– Скорее, вера помогает занятию шитьем, вдохновляет на него.

– А для чего в наш век, когда многое делается с помощью техники, нужно такое трудоемкое занятие, как золотое шитье?

Мы хотим, чтобы все, связанное с нашим богослужением, было красивым, и поэтому лучше, если на ткани будет вышивка

– Да, покрыть Святые Дары можно и просто тканью с нашитым крестом, литургия от этого не изменится, она все равно совершится. Но мы хотим, чтобы все, связанное с нашим богослужением, было красивым, и поэтому лучше, если на этой ткани будет вышивка. Образцы таких вышивок, слава Богу, сохраняются в музеях, и нам есть, с чего брать пример. Если в древности храмы были красиво украшены, то почему бы нам не поступать так же. В церкви нужно отдавать все самое лучшее.

– Но это трудоемкий, а значит, дорогостоящий труд…

– Обычно богослужебные предметы, украшенные золотым шитьем, попадали в церкви как вклады богатых и знатных людей. То есть оплачивает какой-нибудь князь материалы, а за работой сидит его жена, вышивает. Сейчас с этим дело обстоит сложнее, говорю из собственного опыта. Десять лет я руководила мастерской при приходском храме, и приход собирал деньги, и на них мы вышивали необходимые богослужебные предметы. Ведь наша работа – очень долгая, а мастерицам нужно жить, кормить семью…

– Сколько по времени уходит на то, чтобы вышить, скажем, воздух?

– Бывает по-разному, нужно смотреть, насколько там сложная техника и так далее. Например, два покровца и воздух, которые выставлялись на Выставке церковного искусства «Имени Твоему слава» к 30-летию возобновления Новгородской епархии, я вышивала год и три месяца. Но не то, чтобы изо дня в день, а после работы, в отпуск, в выходные. Одну плащаницу с изображением Христа во Гробе с предстоящими мы вышивали в мастерской четыре года.

– Что бы вы посоветовали человеку, который думает заняться шитьем и так послужить Церкви?

– Не бояться. Если у человека есть такая потребность, надо искать учителей, учебные заведения и не думать, куда я пойду, мне не 18 лет. Когда я поступила в ПСТГУ, мне было уже за 40. А сколько сейчас книг для начинающих золотошвеек, не то, что двадцать лет назад, когда найти информацию было еще не так просто. Какую-то информацию можно найти и в моей группе «Злат венец» – https://vk.com/zlatvenez.

Вообще, мне кажется, любой верующий должен чем-то служить Церкви, и не только своими профессиональными навыками. Женщина может послужить любым трудом: и полы мыть, это совсем не зазорно, и за свечным ящиком постоять. Или просто прийти и помочь с цветами для праздника.

Хранитель шедевров

– Вы работаете хранителем Софийского собора в Новгороде. За что вы отвечаете?

– За все древности, что находятся в соборе…

– То есть это древние росписи тысячелетней давности, знаменитая икона Божией Матери «Знамение»?

– Да. «Знамение» принадлежит Церкви, ее передали практически сразу же после того, как был передан собор. Для иконы был сделан дубовый киот, и храним ее, следим за ним мы, сотрудники Хранительской службы Софийского собора. Как и за всем, что исторически находится в соборе и связано с ним. В том числе два иконостаса, два некрополя, два моленных места, два креста. Моя задача – ежедневное наблюдение за этими уникальными объектами, которые, к тому же, находятся не в витринах, как в обычных музеях, – ими пользуются. Например, двери иконостаса открывают и закрывают во время каждого богослужения. А в остальном – у нас традиционное музейное хранение, с соблюдением температурного режима, уровня влажности…

– Как вы относитесь к толпам туристов, которые ежедневно посещают собор?

– Спокойно. Когда Софийский собор был передан Русской Православной Церкви, была заключена с музеем договоренность, что во внебогослужебное время сотрудники музея могут проводить экскурсии для туристов, и это правильно: Софийский собор – достояние всего народа.

В соборе постоянно находятся смотрители, которые следят за порядком, но никаких эксцессов не было. Видимо, сюда заходят только приличные люди.

– Получается, Софийский собор можно назвать удачным примером сотрудничества Церкви и музеев?

Наша Хранительская служба – пример того, что Церковь может профессионально и грамотно заниматься сохранением древних памятников

– Да. Доброе сотрудничество с музеями – это только всем на пользу. Ведь памятник, как я уже сказала, – это достояние всего народа, не только верующих. Например, мы тесно сотрудничаем с реставрационной службой музея, наши сотрудники-реставраторы советуются с ними по тем или иным вопросам. И наша Хранительская служба, которой тоже почти 30 лет, – пример того, что Церковь может профессионально и грамотно заниматься сохранением древних памятников.

– Каково это – работать внутри такого памятника?

– Софийский собор для меня постоянно открывается новыми гранями. Ты начинаешь, например, изучать какой-то новый объект, писать про него – и находишь много нового, интересного. Например, я писала статью про мемориальные плиты некрополя Софийского собора, в том числе там было два абзаца про Алексеевский крест XIV века. Когда отправила статью в печать, редакторы эти два абзаца вычеркнули. Главный хранитель собора, доктор искусствоведения Татьяна Юрьевна Царевская, предложила мне написать отдельную статью про этот крест. Я сначала подумала: что я про него напишу, ведь уже столько было научных публикаций, посвященных этому памятнику! Тем не менее я стала изучать, кто с этим крестом так или иначе соприкасался, начиная с архиепископа Алексия; где крест хранился, историю его перемещений, что случилось с ним во время Великой Отечественной войны, почему он оказался в Коломенском… В итоге, взглянув на него с другой стороны, я написала почти десять листов текста.

Работать в Софийском соборе – это огромная ответственность. Сам собор – уникальный. Все, что находится в нем, – тоже уникально и бесценно.

– А есть что-то, что хранится в соборе, но не показывается верующим, тем, кто пришел на экскурсию?

– Есть такие предметы. У нас при Хранительской службе есть Церковно-археологический кабинет. Он расположен на хорах и попасть туда можно только по благословению митрополита. Помещение ЦАКа очень маленькое, там хранятся отреставрированные предметы, которые были найдены при раскопках в Мартирьевской паперти Софийского собора в 1999–2000-х годах.

– У вас есть в соборе какие-то особенно любимые святыни?

Представьте, сколько народу молилось в Софийском соборе за тысячу лет, и эти молитвы продолжают там звучать!

– Весь Софийский собор со всем, что там находится. Представьте, сколько народу молилось в нем за тысячу лет, и эти молитвы продолжают там звучать! Я вот раньше не чувствовала этого, воспринимая собор по большей части как музейный объект, на службу сюда приходила очень редко. Да и как помолишься среди бродящих туристов? – так я думала тогда. И только после того, как начала здесь работать, поняла, что Софийский собор полон жизни, которая связывает и нас, и тех, кто жил и молился здесь когда-то. И живой он потому, что здесь совершается ежедневное богослужение.