Протоиерей Николай Артемов: «Освящая квартиру, где произошел теракт, я чувствовал, как подвиг Христов поглощает смерть»

Олимпийские игры в Мюнхене, состоявшиеся ровно полвека назад, запомнились многим. Это и историческая победа советских баскетболистов над непобедимой дотоле сборной США с легендарным пасом Ивана Едешко и точным броском Александра Белова за мгновение до финальной сирены, и знаменитое выступление гимнастки Ольги Корбут… Увы, и теракт, совершенный палестинскими боевиками из группы «Черный сентябрь», которые убили 11 представителей делегации Израиля.

Протоиерей Николай Артемов – ныне ключарь кафедрального собора Новомучеников и исповедников Российских в Мюнхене, а тогда юный член Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС) – во время игр встречался с советскими спортсменами и туристами, чтобы передавать им запрещенную в СССР литературу. Теракт он видел по телевидению, но так случилось, что многие годы спустя ему довелось освящать одну из тех квартир, в которой произошло злодеяние.

О передаче Библии и книг Солженицына за «железный занавес», о случившейся трагедии и о том, как он почувствовал, что молитва вбирает в себя кровь и смерть, батюшка рассказал порталу Православие.Ru.

Люди стали нам нести «пургу» о Солженицыне,
а потом выяснилось, что они нас проверяли

Протоиерей Николай Артемов В русской эмиграции по всему миру существовали различные издательства. Их было не слишком много, и они не были очень мощными, но занимались распространением свободного русского слова – в том числе и с помощью НТС, куда входил и я.

Конечно, это были люди изначально религиозные, атеистов я там не встречал. Например, в том городе, где было издательство «Посев», в котором работали мои родители, а потом и я с сестрой, то есть во Франкфурте, находилась церковь. Она была не барочная (в стиле барокко), а, как мы ее называли, барачная, то есть расположенная в бараке. Русские люди своими руками разобрали несколько бараков и сделали 2–3-этажное здание, с куполом, с пристройкой. Мы в этот храм ходили всей семьей. Впоследствии главный издатель «Посева» – Владимир Яромирович Горачек, отец владыки Агапита – стал совместно с протоиереем графом Леонидом Игнатьевым главным организатором строительства во Франкфурте каменной церкви, которая стоит до сих пор.

Мы распространяли литературу не только среди эмигрантов, но и отправляли в Советский Союз

Что касается свободного русского слова, то идея заключалась в том, чтобы выпущенную литературу распространять не только среди эмигрантов, но и отправлять ее в Советский Союз. В частности, уже упомянутые мною солидаристы делали это совместно с представителями итальянской, французской, фламандской, норвежской и другой молодежи, которые тоже были активны в этом направлении и часто туда ездили. Кроме того, мы передавали книги и журналы через советских моряков в Роттердаме и других портах.

Когда в 1972 году были организованы Олимпийские игры в Мюнхене, было естественно распространять литературу и там. Поэтому, закончив лагерь НТС в Италии, мы сели в машины и отправились в путь. Тогда некоторым из нас предоставили ночлег родные известного философа Семена Людвиговича Франка. С ними дружила моя мама еще в довоенном Берлине. Очень горько было, что наше прибытие буквально совпало с кончиной за границей Виктора Семеновича, старшего сына Франков. Мы были как раз у его престарелой матери, Татьяны Сергеевны, когда пришло известие. Я потом жил с товарищем в его квартире, был на панихиде.

Все последующие дни мы разъезжали по Мюнхену, встречая русских (то есть советских) граждан. Насколько мне известно, из России тогда прислали 500 туристов и сопровождающих лиц, или, как мы тогда говорили, «нянек» – иными словами, людей из КГБ.

Нам очень помогли, сами не подозревая того, власти Мюнхена. На официальной встрече в мэрии они выдавали всем приехавшим сумки: на одной стороне было написано «ХХ Олимпийские Игры Мюнхен-1972» на немецком языке, а на другой – то же самое по-английски, по-китайски, по-польски, ну и для русских – по-русски. Советские спортсмены и туристы ходили с ними отовариваться в магазины. И вот ты идешь по центру города, видишь такую сумку. Хотя уже по костюмчику было обычно заметно, что это наши люди – они гуляли группами по два-три человека. Стоят у витрины, что-то обсуждают… Но сумки-то очень помогали в опознании издалека.

Кроме того, мы встречали спортсменов, которые в перерывах между соревнованиями ходили по городу и по Олимпийской деревне, где располагалось много магазинов, и там было относительно просто ловить их.

Обычно мы начинали издалека: «Здравствуйте! Откуда вы, что делаете?» Разговоры были разные, некоторые отшатывались от нас, а другие, наоборот, интересовались. У меня и моего товарища произошла незабываемая встреча в Олимпийском парке с двумя мужчинами. У нас было карманное издание не только «Одного дня Ивана Денисовича» и «Ракового корпуса», а и других произведений на тончайшей папиросной спецбумаге. Мы спросили, читали ли они Солженицына. Они нам начали нести о нем такую, простите за выражение, «пургу».

Отработав с нами минут 15 по всем советским лекалам, собеседники вдруг резко поменяли тон: «А что, парни, у вас правда Солженицын есть?»

Мы с товарищем сопротивлялись как могли, вели «политически грамотную дискуссию» (смеется). Но что интересно, отработав с нами минут 15 по всем советским лекалам, наши собеседники вдруг резко поменяли тон: «А что, парни, у вас действительно Солженицын есть?» Разговор пошел в совсем другом направлении, они стали задавать интересные вопросы. Оказалось, что в начале они нас просто проверяли, чтобы убедиться, что мы не провокаторы. В итоге мы им передали немало всевозможной литературы.

Был еще один случай, когда я вычислил человека и спросил, интересует ли его литература. Он мне отвечает: «Слушайте, я вас три дня жду, у меня список из университета Алма-Аты, мне нужны такие и такие издания». Я отвечаю: «Хорошо. Но сейчас их у меня нет». В итоге я поехал на книжный склад и на другой день привез этому товарищу все, чего он так ждал.

Конечно, мы, хотя и были религиозными людьми, но распространяли не только духовную литературу. Помимо уже упомянутого Солженицына, это были и «Мастер и Маргарита» Булгакова, где были восполнены и курсивом обозначены вычеркнутые цензурой места, как и в книге «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова, и «Размышления…» Андрея Сахарова, и периодика, в частности журнал «Посев». Но, безусловно, было и много церковных книг: непременно Священное Писание, книги отца Александра Ельчанинова из Франции, апологетические брошюры владыки Нафанаила, молитвословы, даже требники и служебники. В частности, издательство «YMCA Press» в Париже перепечатало требник 1928 года, изданный в Почаевском монастыре в Ладомирово в Словакии, откуда вышел наш митрополит Лавр (Шкурла).

Дети из Западной Германии ездили в Россию целыми классами. Если они соглашались и их родители и учителя не имели возражений, то мы давали каждому по Библии. Теоретически (то есть официально) Библия была разрешена к ввозу в Россию. Конечно, на таможне порой ее отбирали, но можно было побороться. В таких случаях люди говорили: «Мы христиане и учимся читать по-русски».

Мы передавали Библии через детей из Западной Германии. Они ехали, например, на экскурсию в Троице-Сергиеву лавру и оставляли книги где угодно

Потом они ехали, например, на экскурсию в Троице-Сергиеву лавру и оставляли эти книги где угодно: на скамеечке сидишь – книжечку положил и пошел дальше. Кто-нибудь ее подберет.

Но даже если на таможне отбирали, все же эта литература не всегда пропадала. Ведь она представляла собою определенную ценность. Помню, как утешительно было узнать из газет, что в подвале дома у главы таможни аэропорта Шереметьево при обыске изъяли порядка двадцати мешков с книгами. Жаль было, конечно, и его самого, и книги. Оказывалось, что не только «рукописи не горят» (как пишет Булгаков), но, видимо, и «книги не пропадают». Было это в 1973 году. Вскоре последовал второй подобный случай. Советская пресса в то же время жаловалась и описывала, какими хитрыми способами матросы провозят недозволенную литературу.

Вот такими самыми различными путями за «железный занавес» попадали и книги владыки Аверкия (Таушева), и «Пастырское богословие» отца Константина (Зайцева), и «Добротолюбие», и многие другие издания Джорданвилля, о которых в 1990-е годы стали говорить, что они были очень важны для сохранения веры в России.

Как видите, шла достаточно целенаправленная и объемная работа на разных уровнях, не только во время игр в Мюнхене. По возможности она была сокрыта, чтобы КГБ о ней не узнал. Отклики мы получали тоже на разных уровнях. Например, были контакты, к которым отправляли курьеров.

Одним из таких курьеров была прекрасно говорившая по-русски дочь французского консула по имени Женя, или по-французски – Жени. Она привезла книги в Союз одному человеку, который сидел в психушке за веру. Его кололи лекарствами, и потом его товарищ рассказывал, что уже по возвращении домой по ночам он кричал, что не отступит от Бога.

Эта Женя открыла перед ним чемодан, полный религиозных изданий. Между двумя людьми пролетела искра: она Женя – и он тоже Женя. В итоге они поженились, а со временем он, отец Евгений Сафронов, стал священником и служил в Берлине.

Другая история. Резчик по дереву в Кустанае убирал в церкви и наткнулся на одну из апологетических брошюр владыки Нафанаила, которые я сейчас упоминал. Там был написан адрес нашего Почаевского монастыря в Мюнхене. Он понес эту брошюру монахине, которая ему сказала: да, есть такая Зарубежная Церковь. Это было в 1981 или 1982 году, он написал нам письмо, а в 1989 году приехал к нам по приглашению и затем делал иконостасы и престолы во многих храмах нашей епархии.

Конечно, мы не могли передать очень много книг, но их же потом еще и копировали в Советском Союзе. В частности, отец Александр Пивоваров, Виктор Бурдин и их соратники, кажется, в Новосибирске или Томске, получили доступ к копировальной машине, подделали к ней ключик, манипулировали счетчик и мешками копировали эту литературу. Потом этих людей арестовали и посадили, а мы, находясь на Западе, их защищали, писали статьи в их поддержку в том же «Посеве».

Позднее появились кассеты, копировать которые было гораздо проще. В студии я записывал различные тексты и молитвы

Позднее появились кассеты, копировать которые было гораздо проще. В студии я начитывал различные тексты и молитвы, в том числе два канона на исход души. Оказывается, эти записи до сих пор в ходу. Кроме того, большим успехом в Америке, России и других местах по сей день пользуется правило ко Святому Причащению, которое я записывал в 1984 году.

Могу открыть небольшую тайну. В этом каноне в 9-й песне ирмос записан неправильно: мы делали запись вдвоем с женой (на четыре голоса), и в какой-то момент она ушла к нашей младшей дочери, которой тогда было два года, а мне пришлось поставить фрагмент, записанный для Трехканонника. Простите меня за эту ошибку. А канон на исход души я пел все четыре голоса один. Потом кто-то спросил меня: что это за странный хор, тембры очень похожие? (смеется).

Конечно, с тех пор немало воды утекло, и уже давно происходит обратный процесс: книги, изначально выпущенные в наших издательствах, теперь открыто печатаются в России и возвращаются к нам. Для нас это очень важно, поскольку мы при наших скромных возможностях не могли бы выполнить эту работу в том масштабе, в котором она осуществляется сейчас. Это помогает нам поддерживать русские корни и связь с Отечеством, и можно сказать, что мы работаем рука об руку. Правда, с нашей стороны эта «рука» очень маленькая.

Приезжая к прихожанам, я смотрю на квартиру, где произошел теракт

Теракт в Мюнхене у меня тоже связан с передачей литературы. Я услышал о нем по телевидению, когда приехал на склад за книгами для того самого товарища из Алма-Аты. Тогда, в 1972 году, это было что-то совершенно новое. Я помню, как видел на экране, что эти террористы, вооруженные автоматами Калашникова, ходят по крышам, по балконам захваченного здания. Конечно, на всех это произвело сильное впечатление. Если смотреть с точки зрения экстремистов, то надо признать, что теракт был очень неплохо организован.

Боевики потребовали вечером вылет из аэропорта, полиция ночью в аэропорту устроила штурм, который, ввиду отсутствия опыта, закончился провалом. Погибло 11 представителей израильской команды. Этот момент я тоже позднее видел по телевидению. Для всех нас это было большое потрясение. Потом уже стали угонять самолеты, устраивать другие теракты, но тот случай, по-моему, был одним из первых, если вообще не первый в истории.

Около дома, где произошел захват, теперь стоит мемориальная доска, на которой высечены имена погибших израильских спортсменов. Сейчас германские власти обсуждают, какие траурные мероприятия будут проводиться в 50-ю годовщину. Оказалось, здесь возникли большие сложности. Но это другая тема.

Сейчас одна семья моих прихожан живет в Олимпийской деревне, и, приезжая к ним, я имею возможность смотреть с их балкона на квартиру, где произошла трагедия.

А еще много лет спустя после нападения ровно в эту квартиру, где все происходило (двухэтажную, с лестницей), вселился с семьей Андрей Яковлевич Остапчук – физик высокого класса, который «гоняет» элементарные частицы по циклотрону в Европейском Центре ядерных исследований (ЦЕРН).

Их дети ходили в нашу приходскую школу на Закон Божий, любили бывать на всенощной и других службах, и сам Андрей приблизился к Церкви, потом стал диаконом, а сейчас служит священником в Германской епархии РПЦЗ.

Когда они вселились в эту квартиру, православный священник – ваш покорный слуга – освящал ее. Конечно, у меня были сильные ощущения, когда я там впервые оказался. Но прежде всего – сильное переживание людей, которых туда поселили от имени института Макса Планка.

Конечно, Остапчуки приехали туда в середине 1990-х, с момента теракта к тому времени прошло уже больше 20 лет, и там не было пятен крови, размазанных по стенам. Но все равно они сильно переживали. Между этим событием и их жизнью прошла определенная грань, и устанавливается она, когда священник, освящая квартиру, берет святую воду и говорит: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, окроплением воды сея священныя в бегство да превратится всякое лукавое бесовское действо. Аминь».

После теракта

Что же касается священника – я столько всего в жизни видел, что принимаю такие вещи. Конечно, нужно было освятить: там происходили страшные события. Но, с другой стороны, когда ты почти ежедневно имеешь дело со смертью, отпеваешь людей, это воспринимается более ровно.

На мой взгляд, такие события, как тот теракт, вписываются в ход истории. Грехопадение человека и мировое зло существуют, кровопролитие на земном шаре никогда не прекращалось. Нашего Спасителя Господа Иисуса Христа распяли на Кресте, и Он проливал Свою Кровь. Я вижу это как ход человеческой истории, а не как что-то случившееся вдруг. Такие вещи встречаются постоянно. Да, для конкретного человека они могут происходить неожиданно, но на самом деле это поток. И когда я смотрю на события, которые происходят сейчас или были в 1972 году, то не могу не оглядываться на Русско-Японскую войну в начале ХХ века, на Первую мировую, на 1917 год с его двумя переворотами, на голод, который был устроен Сталиным, на Вторую мировую войну.

Это зло, которое существует в мире. Недавно я слышал по радио рассказ полицейского, который тогда участвовал в штурме, о том, как все происходило и как он это чувствовал. И как вопрос трусости и храбрости смешался в один клубок, который потом в этой боли от результата – или вернее, его отсутствия – очень трудно разбирать.

Ну вот провалились немцы, оказались не готовы, но зато потом они открыли свои службы, которые специально готовились для таких ситуаций. После этого подобные спецслужбы появились по всему миру.

Я ходил по той квартире, молился, кропил ее святой водой и дивился тому, что раньше здесь лилась кровь, а теперь льется молитва

Я ходил по той квартире, молился, кропил ее святой водой и, можно сказать, дивился, что так получается, что раньше здесь лилась кровь, а теперь льется молитва. Когда она совершается на таком месте, то включает в себя ту беду, которая там произошла. Но это уже молитвенная перспектива. Ведь люди, приехавшие туда, хотят там жить и молиться. И в этой молитве они получают поддержку Святого Духа окроплением святой водой и помазанием всех стен, окон и дверей.

Конечно, эта христианская молитва внутренне – нет, не покрывает ни в коем случае, – она вбирает в себя боль, кровь и смерть. Потому что эти боль, кровь и смерть – это распростертые руки Христовы на Кресте. А потом через это подвиг Христов, который столь явен в Гефсиманском саду, когда был пот Его как капли крови, падающие на землю, а начался гораздо раньше – с Рождества, вернее, даже с Зачатия, впитывает в себя все человечество в его греховности, весь ужас падения в смерть. И Христос побеждает эту смерть. Для того чтобы мы могли врасти в это, требуется большое углубление, и молитвенное делание в этом отношении не знает конца и края. Нам следует в него углубляться: там «поглощена смерть победою».

В освящении такой квартиры и других мест, где совершалось зло, сама молитва содержит эту реальность и эту глубину. Она показывает, почему Христос пришел в этот мир и как Он пребывает с нами.