Жизнь взаймы

Эрих Мария Ремарк «Жизнь взаймы» – роман Эриха Марии Ремарка. Роман не только и не столько о любви между мужчиной и женщиной, сколько о самой человеческой жизни, о ее смысле и сути. Любовь – лишь ключ, позволяющий раскрыть жизнь и, по слову поэта, «дойти до самой сути».

Главные темы Ремарка: гуманизм, атеизм, экзистенциализм; счастье, смерть, судьба, надежда.

В этом произведении, как и во всем творчестве Ремарка, подкупает его любовь к людям, о которых он пишет. При всем неискоренимом и безысходном трагизме человеческих судеб, в его текстах нет ни безнадежности и уныния, ни апатичной отстраненности, ни хулы с ропотом.

Ремарк не судит своих героев. Он просто любит жизнь и всех живущих. Поэтому он подкупает, берет за душу, ему хочется верить и доверять. Этой любовью к каждому человеку, которая освящается надеждой вопреки всему, он очень напоминает Антона Павловича Чехова.

В центре внимания автора – послевоенная Западная Европа конца сороковых – пятидесятых годов. Вернее, послевоенные люди. Обычные. Не богатые и не бедные. Не гении и не бесталанные. Просто люди, живущие своей собственной личной жизнью. Люди, желающие быть счастливыми, несмотря ни на что.

Политика, экономика, социальные преобразования – не важны, не существенны, не интересны для автора и его героев. Не в них – суть, смысл, нерв существования человека. В них как раз сосредоточено все то, в чем, по мнению Ремарка, нет настоящей жизни, что жизнь подменяет и от жизни уводит.

Главное – это твоя собственная жизнь и больше ничего. Главное – твое личное отношение к своей собственной жизни. Внутреннее отношение и есть жизнь. То, как ты относишься к себе и своему существованию, и есть сама твоя жизнь.

Нет жизни вообще. Есть жизнь каждого человека. Жизнь есть отношение к жизни, которое у каждого свое.

При этом каждый получает свою жизнь во всех ее проявлениях от других – непосредственно от родителей, родных, близких, друзей и знакомых, в конце концов – от всех тех, кто жил раньше и кого мы никогда не знали и не могли знать. Каждый живет жизнью всех, а все – каждого. Жизнь каждого – это жизнь взаймы у других. Потому что каждый живет благодаря другим.

Но все другие смертны. Все дальние и ближние, от которых зависит наша жизнь, или уже умерли, или скоро умрут. Значит, делает вывод герой романа гонщик Клерфэ, жизнь возникает и созидается смертью, пронизывается и наполняется смертью, завершается и растворяется в смерти. Смерть – это самое главное в жизни. Смерть и есть жизнь. Вернее, жизнь есть момент, фрагмент смерти.

Смерть – абсолютный критерий и мерило всего и вся. Жизнь – заем у смерти

Именно она делает жизнь абсолютно ценной, уникальной, желанной, романтичной. Смерть – абсолютный критерий и мерило всего и вся. Жизнь – заем у смерти. Жизнь есть Хайдеггеровское тутбытие (Дазайн) – бытие из смерти, смертью и к смерти. Хайдеггер, кстати, упоминается в романе.

Смерть – небытие, порождающее и пожирающее бытие. Бытие – дитя и вместе с тем жертва небытия.

В свете осознания того, что каждый момент твоей жизни может стать последним, все исторические, социальные, политические, экономические, финансовые, идеологические, религиозные, культурные структуры теряют смысл, перестают быть значимыми.

С точки зрения неизбежной смерти как небытия, все они – социальные фикции, лицемерные игры, симулякры безумных людей, не понимающих и не принимающих своей смертности. Такие люди подменяют жизнь всевозможными суррогатами, идолами государства, рода, языка. Имя им легион. Люди сами их создают, сами обожествляют, сами поклоняются, сами служат, сами наделяют смыслом, сами отождествляют с жизнью.

Одним из таких иллюзорных фантомов является фантом некой общей жизни, жизни для всех, которую люди сами придумали, сами назвали культурой, цивилизацией и сами в него уверовали. Нашу цивилизацию можно назвать цивилизацией ухода от жизни или цивилизацией подмены жизни.

Сознание, которое является естественным выразителем этой цивилизации подмены, – это массовое обыденное мещанское сознание. Его представители выносят смерть за скобки. Живут так, будто бы никогда не умрут. Все их внимание, вся их вера, надежда и любовь сосредоточены на привязанности к собственности и власти.

Для героев романа жизнь вообще, человек вообще, общество, человечество, государство, религия – иллюзия, выдуманная реальность, вера в которую мешает нам познать самих себя и просто жить. Поэтому они живут так, будто это все для них не существует. В итоге герои Ремарка погибают, но погибают подобно античным героям, умирающим одновременно вопреки и согласно судьбе.

Вся человеческая цивилизация – уход от смерти, подмена и присвоение жизни, которая нам не принадлежит

Вся человеческая цивилизация – уход от смерти, подмена и присвоение жизни, которая нам не принадлежит. Для Ремарка есть жизнь, смерть и судьба. Жизнь – земное существование. Смерть – гибель. Судьба – случай, то, что от нас не зависит и происходит помимо нашей воли.

Этим треугольником очерчивается бытие человека; на этом шестиконечном кресте он распят, страдает и мучится отведенный ему срок. В этом Ремарк также близок к античному восприятию человеческой жизни.

Жизнь непонятно почему и зачем нам подарена и непонятно почему и зачем может быть отнята у нас в любой момент. Поэтому жизнь – и величайшее счастье, и величайшая трагедия, счастье в трагедии и трагедия в счастье.

В романе счастье определяется по-разному, в зависимости от состояния героев. Это и минута покоя перед тем как произойдет что-то непоправимое, и зависание над пропастью, и сиюминутная радость бытия, когда не замечаешь времени. Самое главное, что счастье есть, что оно возможно, вопреки всему и вся. Верой в счастье живет человек, эта вера составляет саму основу человечности.

Больше человеку не на кого и не на что опереться, не на кого и не на что надеяться, не в кого и не во что верить. Ему остается только ценить и любить свою жизнь, пока она еще есть.

Любить жизнь – значит жить по-настоящему, значит здесь и сейчас отдаваться своим желаниям, приносить себе чувственные наслаждения, веселится, пока есть наималейшая возможность. При этом ни о чем не жалеть, ни на что не надеяться. Жить мгновением, довольствоваться этим и радоваться по слову грешников в Священном Писании: «Будем есть и пить, ибо завтра умрем!» (Ис. 22: 13).

Когда такой возможности нет, нужно стараться просто наслаждаться самим фактом существования, просто его принять, веря в то, что так надо. Самоубийство – не выход для Ремарка, это предательство жизни. Подобно древним стоикам писатель призывает человека принять свою судьбу как благо и с достоинством следовать ей до конца. Важное отличие, однако, состоит в том, что стоики верили в разумность судьбы, верили в космический Логос, божественный Разум, который всем и вся управляет; Ремарк же не верит ни во что, кроме самого человека здесь и сейчас.

Для героев Ремарка нет Бога, души, загробной жизни. Нет как метафизического факта, иной высшей реальности. Они существуют лишь как феномены культуры, традиции, как символы, образы, знаки языка, искусства, культа. Словами Паскаля можно сказать, что для Ремарка существует Бог философов, но не живой Бог Авраама, Исаака и Иакова (см.: Исх. 3: 6).

Для всех персонажей Ремарка как будто закрыто само направление мысли в сторону живой искренней веры

Для главной героини Лилиан, как и для всех остальных персонажей, как будто закрыто само направление мысли в сторону живой искренней веры. Религия даже не рассматривается как вопрос, над которым стоит задуматься.

В сознании послевоенного европейца, в его культурном пространстве Бог умер, скорее всего, навсегда. Их мир – мир сбывшихся пророчеств безумца Ницше.

Герои Ремарка исходят из данной им мимолетной жизни, принимают ее такой, какая она есть, и довольствуются ею. Она для них – не проблема, не ужас, не аномалия, которые нужно решать, от которых нужно спасаться, которые нужно исправлять. Жизнь Ремарка – это не жизнь Толстого или Достоевского, которые ищут выхода из жизненной трагедии, взыскуют спасения от зла, в котором мир лежит (см.: Ин. 5: 19).

Жизнь взаймы у смерти и смертных людей для Ремарка и его героев – это норма, нормальная нормальность, простой очевидный факт. Ничего вне этого нормального факта нет и быть не может. Единственное, чем здесь можно утешиться, это верой в то, что смерть и жизнь – это диалектические противоположности, которые неотделимы друг от друга; и в смерти есть жизнь, как и в жизни – смерть. В этом Лилиан соглашается с Воландом из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова.

Мы все умрем и исчезнем – считает Ремарк. Поэтому для нас остается один единственный вопрос: как прожить свой «миг между прошлым и будущим» – или играя чужие и выдуманные социальные роли по чужим и выдуманным социальным правилам, ограничивая себя, или просто беря от жизни все, что она может дать здесь и сейчас?

При этом все другие альтернативы просто не рассматриваются, выносятся за скобки: религиозная – между Богом и миром, между временем и вечностью, метафизическая – между духом и материей, социальная – между личностью и обществом, моральная – между добром и злом, антропологическая – между человеком, животным и сверхчеловеком.

Долой все высокие и великие устремления и конструкты, которые уводят меня от меня самого, от факта моей экзистенциальной конечности, от моей смертности, – как будто призывает нас Ремарк. – Живи и наслаждайся здесь, сейчас и не желай большего! Таков категорический императив писателя.

По сути, Ремарк сводит жизнь человека к точке, мгновению личного существования перед лицом смерти и призывает возлюбить этот миг так, как христианин должен возлюбить Господа, «всем сердцем, всею душою, всем разумением, и всею крепостью своею» (ср.: Мф. 22: 37), призывает всецело сосредоточится, слиться с этой точкой.

Тем самым Ремарк радикально обедняет жизнь, максимально ее опустошает, всецело пронизывает смертью-небытием и при этом парадоксально надеется на возможность обретения в ней радости и счастья.

Но разве все наши личные наслаждения, впечатления – не социальные конструкты, не симулякры, созданные нами во взаимодействии с социальным окружением и в социальном контексте? И чем в таком случае они принципиально отличаются от других более масштабных, сложных конструктов человеческой цивилизации? Почему в таком случае, предаваясь первым, мы остаемся собой, а вторым – уходим от себя?

Нужно быть последовательным – и также отказаться от личных наслаждений. Но что тогда останется? Совершенно ничего. Жизнь человека превратится в ноль, в ничто, в пустоту, в нечто подобное буддийской нирване.

Если нет Бога, то нет и человека. Отрицание Бога есть отрицание человеком самого себя. Религиозная вера – не конструкт, не уход от себя. Религиозная вера – возвращение к Богу Отцу и обретение в Нем себя, ближних, мира, временной и вечной жизни во всем бесконечном богатстве их содержания.

С Ремарком можно и нужно согласиться в его критике пошлого мещанского существования, отворачивающегося от осознания смертности и глубинной переоценки всей своей жизни. Однако никак нельзя согласиться с его принятием смерти как уничтожения и небытия.

Для верующих смерть – не уничтожение, но временное отделение души от тела, переход души из времени в вечность. Но и так понимаемая смерть рассматривается как аномалия, как то, что не согласно с изначальной волей Божией, что появилось в результате грехопадения и что должно быть исправлено Вторым Пришествием Христа и воскрешением всех умерших.

Бог есть Жизнь, и в Нем нет никакой смерти (ср.: Ин. 1: 4). Бог-Жизнь все сотворил для бытия и жизни. Жизнь созидается жизнью, живет жизнью и устремляется к жизни. «Жизнь жительствует!» – говорит об этом свт. Иоанн Златоуст в знаменитом пасхальном слове. Это особенно ясно в свете свершившегося Воскресения Христова.

Смерть – всего лишь аномальное, противоестественное состояние жизни, ее болезнь. Смерть, как и зло, не имеет бытия в себе: они могут существовать, лишь паразитируя на жизни. Поэтому не жизнь возникает из смерти и существует в смерти, но смерть – из жизни и в жизни, как ее извращение, последствие греховного выбора разумной твари.

Ремарк не прав. Все наоборот: не жизнь существует благодаря смерти, но смерть – благодаря жизни

Ремарк не прав. Все наоборот: не жизнь существует благодаря смерти, но смерть – благодаря жизни. Подарив разумной твари свободу, Бог-Жизнь допустил возможность ошибочного противоестественного выбора и его смертоносных последствий. Тем самым Он явил бесконечную щедрость Своей любви к творению.

Наша жизнь есть дар Божий. Мы тоже живем взаймы – взаймы у Бога. Поэтому и молимся: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Мф. 6: 12).

Все, что мы имеем, мы получили от Бога как творческого Источника всего. Все принадлежит Ему и только Ему. Люди – не собственники, но лишь получатели, управители, пользователи Его даров.

Счастье – в том, чтобы осознать это, возрадоваться, возвеселится и возблагодарить Господа. Счастье – в вере и уповании на Божию любовь и милосердие, в благодарности Ему за все.

Ремарк прав, когда показывает, что счастье начинается тогда, когда человек понимает, что ему ничего не принадлежит. Прежде всего, его собственная жизнь. «Только этого мало», – как сказал Арсений Тарковский. Счастье продолжится и станет прочным тогда, когда мы поймем, Кто подарил нам нашу жизнь, и посвятим себя Ему через уподобление, причастие, просвещение, преображение вплоть до обожения. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф. 5: 6), – обещает нам Христос.

Для Ремарка человеческая жизнь не имеет никакого внешнего смысла; как таковая она бесцельна и бессмысленна, всецело безысходна и замкнута на самой себе. Поэтому быть счастливым или жить по-настоящему значит для него наслаждаться каждым мигом своего существования вопреки всей его бессмысленности, безысходности и бесцельности.

Для христиан человеческая жизнь обладает вечным, непреходящим, божественным Смыслом, а потому она всегда открыта к Нему. Наша Цель – Бог, к Которому устремлено все созданное Им сущее. Наша земная жизнь не только пространственно трехмерна и временна, но еще и обладает вертикальной, духовной открытостью к Царствию Небесному. Поэтому быть счастливым и жить по-настоящему значит обрести Христа и устремиться к Нему как Пути, Истине и Жизни (см.: Ин. 14: 6). В этом и только в этом следовании за Христом и со Христом человек обретает истинное счастье и истинную жизнь.

«Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле. Праведность бессмертна» (Прем. 1: 13–15).