Церковь в правление великого князя Ярослава Мудрого

Сайт «Православие.Ru» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Поставление Ярославом Владимировичем Киевским в Софийском соборе Илариона митрополитом на Руси

Предыдущие фрагменты:

• Правление великого князя Ярослава Мудрого
• Междоусобная борьба за великокняжеский стол
• Убийство святых страстотерпцев князей Бориса и Глеба
• Русь в правление равноапостольного князя Владимира после его крещения
• Крещение Руси

Распространение христианства на Руси

Воздавая хвалу великому князю Ярославу, в крещении Георгию, митрополит Киевский Иларион в хрестоматийно известном «Слове о законе и благодати» нашел точные слова для характеристики его трудов во взаимосвязи с подвигом его отца – Крестителя Руси, памяти которого это Слово и посвящено:

«Добр же зело и верен послух сын твои Георгии, егоже сътвори Господь наместника по тебе твоему владычьству, не рушаща твоих устав, нъ утвержающа, ни умаляюща твоему благоверию положениа, но паче прилагающа, не казняща, нъ учиняюща. Иже недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломон Давыдова»^[1].

В свою очередь летописец, обозначая преемство Ярослава Мудрого своему отцу в деле христианского просвещения вверенного им Богом народа, прибег к образу, заимствованному из земледелия, когда разные работники сменяют друг друга на общей ниве:

«Якоже бо некто землю разореть, другый же насееть, инии же пожинають и ядять пищу бескудну, – тако и се: отець бо сего Володимир землю разора и умягчи, рекше кресщениемь просветив. Сий же Ярослав, сын Володимерь, насея книжными словесы сердца верных людий. А мы пожинаемь, учение приемлюще книжьное»^[2].

Продолжая дело отца, Ярослав прилагал усилия к просвещению Евангельским светом окраин своего государства

Продолжая дело отца, Ярослав прилагал усилия к просвещению Евангельским светом окраин своего государства, где христианская миссия сталкивалась с противодействием. Помимо проповеди, в иных случаях приходилось для защиты Церкви действовать вооруженной рукой. Так, на северо-востоке Руси, в Суздальской земле, где бок о бок со славянами обитала финноязычная меря, славянизация которой тогда только начиналась, в 1024 году вспыхнула смута, зачинщиками которой оказались волхвы – ревнители языческих верований. Воспользовавшись голодом, разразившимся в этой местности из-за недорода, они злокозненно сеяли в народе молву, будто виновниками голода являются старухи, которые колдовским образом прячут хлеб у себя за пазухами, и сами убивали несчастных женщин и призывали своих легковерных слушателей к убийствам, а потом доставали ими же припрятанное зерно, которое они будто бы извлекли из своих жертв, такими ухищрениями пытаясь внушить людям веру в силу своих волхвований. Из летописи не видно, принадлежали эти волхвы и люди, которых они соблазняли своими кровавыми проделками, к местной мери или к пришлому славянскому элементу, но первое представляется более вероятным. Великий князь, находясь в эту пору в Новгороде, вовремя оценил опасность языческого рецидива и принял жесткие меры для устранения опасности:

«Слышав же Ярослав вълъхвы ты, и приде к Суждалю, изьима волъхвы, расточи, и другия показни, рек сице: “Бог наводить по грехом на куюждо землю гладом, или мором, или ведром, или иною казнью, а человек не весть ничтоже”»^[3].

Лучшим средством распространения и укрепления христианской веры Ярослав Мудрый считал храмостроительство, основание монастырей, умножение числа священнослужителей, их надлежащее обучение, поощрение книжного дела. Заботясь о поставлении священников в нужном числе, он распорядился выдавать на содержание храмов и служащих в них клириков ругу – средства из казны, от княжеских доходов. Священников он назидал

«…учити людий, и приходити часто к церквамь, попови бо часто достоить учити людий, понеже тому есть поручено Богом. И умножишася прозвутери и людье хрестьяньстеи. И радовашеся Ярослав, видя многи церкви и люди крестьяныи зело»^[4].

В «Слове о законе и благодати», произнесенном в присутствии самого Ярослава Мудрого, блаженный Иларион особое значение придал построению в Киеве Святой Софии, заложенной в 1037 году великим князем,

«…иже дом Божии великыи святыи его Премудрости създа на святость и освящение граду… юже с всякою красотою украси: златом и сребром, и камениемь драгыим, и съсуды честныими. Яже церкви дивна и славна всемь округьниим странам, яко же ина не обрящется въ всемь полунощии земнем ото въстока до запада. И славныи град твои Кыев величьством, яко венцемь, обложил, предал люди твоа и град святыи, всеславнии, скореи на помощь христианом Святеи Богородици, еи же и церковь на Великыих вратех»^[5].

По словам летописца, Ярослав и «ины церкви ставяше по градом и по местом»^[6]. В Новгороде в 1045 году сыном Ярослава удельным князем Владимиром взамен сгоревшей деревянной церкви был заложен еще один каменный Софийский храм, прекрасно сохранившийся в своем первозданном виде до наших дней.

По воле Ярослава Мудрого, который «излиха же бе любя черноризьци»^[7], в Киеве в 1030 году были основаны два княжеских ктиторских монастыря, церкви которых освящены в честь святых покровителей Ярослава и его супруги Ингигерды – Ирины: великомученика Георгия и благоверной царицы Ирины. По его указанию память святого великомученика Георгия – Юрьев день – стала торжественно праздноваться во всех церквах на Руси. В заботах об умножении числа священников Ярослав Мудрый оказывал особое покровительство школе, открытой в Киеве в правление его отца, а сам он в 1028 году основал подобную же школу в Новгороде, где тогда находилась его резиденция, и в ней обучалось около 300 детей священнослужителей и церковных старост. В этих школах преподавали по большей части не греки, хотя и они также, особенно выходцы из Херсонеса и других городов Тавриды, но славяноязычные болгары, речь которых в ту пору была вполне понятна их русским ученикам, не многим отличаясь и от книжного церковнославянского языка. Со временем лучшие выпускники этих школ, русские по происхождению, сами становились учителями.

Ярослав Мудрый был первым правителем из династии Рюриковичей, кто с увлечением и любовью читал книги

Ярослав Мудрый был первым правителем из династии Рюриковичей, кто с увлечением и любовью читал книги: священные, святоотеческие, агиографические, религиозно-назидательные, а также исторические: хроники и хронографы; часто это были «изборники», в которых помещались отрывки из сочинений разных писателей. Возможно, этой его склонности к чтению способствовала хромота, прирожденная или обретенная на войне или охоте, затруднявшая его в движении, препятствовавшая развитию традиционной княжеской страсти к охоте. Командуя в битвах, он избегал рубиться в гуще сечи, к чему лежала душа у таких прирожденных воинов, как его дед Святослав или брат Мстислав, зато чтению он предавался денно и нощно. Ни греческого, ни латинского языка Ярослав не знал, хотя, конечно, свободно владел бесписьменным языком своих скандинавских родственников и нанимаемых им варягов. Поэтому читал он книги, переведенные святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием и их учениками на славянский язык. Ярослав собирал книги, устроив библиотеки как в княжеском дворе, так и при соборном храме Святой Софии, не жалел денег на переписку манускриптов, организовал масштабное переводческое дело, учредил своего рода скрипторий. В «Повести временных лет» написано, что он

«…книгам прилежа, почитая часто в день и в нощи. И собра писце многы и прекладаше от грекь на словеньскый языкъ и писмо. И списаша многы книгы, и сниска, ими же поучаються вернии людье и наслажаються учения Божественаго гласа»^[8].

«Церковный устав» Ярослава Мудрого

«Ярослав законодатель». Литография Бориса Чорикова По слову летописца, Ярослав «любя церковьныя уставы», то есть богослужебные уставы, типики, которые включали также и регламенты, относящиеся к устройству монастырей, монастырской дисциплине, но также и к церковному строю и управлению. В правление самого Ярослава Мудрого был вслед за «Уставом» его отца составлен новый «Церковный устав». Суждения канонистов и историков о его происхождении высказывались по аналогии с суждениями о происхождении «Устава св. Владимира».

«Устав Ярослава образовался путем частной кодификации норм церковного права, вызванных историческою, то есть жизненною необходимостью перенести в сферу церковного суда ту же самую систему вир (денежных штрафов. – В.Ц.) и продаж, какая принята в “Русской правде”»^[9].

«Устав» интенсивно изучался в XX веке. Академик Я. Н. Щапов пришел к убедительному выводу, что архетипический текст «Устава» относится к XI веку и упоминание в нем о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Иларионом вполне достоверно^[10]. Концепцию Я. Н. Щапова разделяет и Д. Кайзер, специалист по средневековому русскому праву^[11].

В «Уставе» князя Ярослава определен не только круг дел, связанных с совершением церковных преступлений и подведомственных святительскому суду, как в «Уставе» его отца, но и предусмотрены наказания для виновных, причем весьма необычные для церковно-судебной практики – денежные штрафы, или виры. Перечень преступлений проливает свет на нравственное состояние общества, в котором развивался переходный процесс от языческих нравов к христианским нормам жизни, – не следует только забывать, что в «Уставе» речь идет об эксцессах, а не о заурядных явлениях, иначе у нас возникнет искаженное, смещенное в негативную сторону представление о нравах эпохи Ярослава Мудрого. Вира платилась в казну митрополита или князя. В провинциальных епархиях она вносилась в епархиальную казну, а княжеская вира поступала в распоряжение правителей на местах. Помимо вир, «Устав» предусматривал компенсацию пострадавшим. Круг лиц, подсудных церковному суду по всем делам, включая и уголовные, за исключением преступлений, которые карались смертной казнью, оставался тем же самым, какой обозначен был в «Уставе» святого Владимира – это были клирики, крестьяне, жившие на монастырской земле, нищие, нашедшие приют при церквах, изгои, но также лекари и ряд других категорий лиц. В «Уставе» Ярослава содержатся также нормы брачного права, в основном относящиеся к расторжению брака.

В обществе развивался переходный процесс от языческих нравов к христианским нормам жизни

Большая часть криминальных деяний, указанных в «Уставе» и, следовательно, подсудных церковному суду, относится к категории преступлений против личности: умыкание, изнасилование, прелюбодеяние, оскорбление действием или только словом. Размер виры, а также денежной компенсации пострадавшим лицам зависел от их статуса:

«Аще кто пошибаеть (изнасилует. – В. Ц.) боярскую дочерь или боярскую жену, за сором еи 5 гривен золота (золотая гривна была в 15 раз дороже серебряной. – В. Ц.), а митрополиту 5 гривен золота; а меньших бояр – гривна золота, а митрополиту – гривна золота; нарочитых людеи – два рубля, а митрополиту два рубля; простыи чади – 12 гривен кун, а митрополиту 12 гривен (куна по ценности составляла 1\50 часть серебряной гривны. – В. Ц.), а князь казнитель»^[12].

Слово «казнить» в «Уставе», как и в других древнерусских текстах, обозначало не исключительно смертную казнь, но любое наказание.

Устав предусматривал уплату виры за прелюбодеяние, добрачное распутство, кровосмешение:

«Аще кто с сестрою блуд створить, митрополиту 40 гривен»^[13].

Наряду с кровосмешением, штрафом каралась преступная связь между близкими свойственниками:

«Аще свекор с снохою блудить, митрополиту 40 гривен, а опитемию приимуть по закону. Аще кто з двема сестрама в блуд впадеть, митрополиту 12 гривен. Аще кто с падчерицею блудить, митрополиту 12 гривен… Аще кто с мачехою в блуд впадеть, митрополиту 12 гривен»^[14].

Упоминаются в Уставе и противоестественные греховные деяния:

«Аще ли кто с животиною блуд створить, митрополиту 12 гривен»^[15].

Устав предусматривал также виры и за обиды, за оскорбления как действием, так и словом:

«Аще кто зоветь чюжую жену б., а будеть боярьская жена великых бояр, за сором 5 гривен золота, а митрополиту 5 гривен золота, а князь казнить; а будеть меньших бояр – 3 гривны золота, а митрополиту рубль; оже будеть городскых людей – 3 гривны золота, а митрополиту рубль; селенце (сельскому жителю. – В. Ц.) – 60 резан (первоначально разрезанный на две части серебряный дирхем, впоследствии денежная единица, составлявшая, как и равная ей по ценности куна, 1/750 золотой или 1/50 серебряной гривны. – В. Ц.), а митрополиту 3 гривны. Аще кто пострижеть кому голову или бороду (насильно. – В. Ц), митрополиту 12 гривен, а князь казнить»^[16].

Некоторые из преступлений, по «Уставу», карались не только вирами, но и заключением в исправительные церковные дома, которые имелись при архиерейских домах:

«Тако же и женка без своего мужа или при мужи дитяти добудеть, да погубить, или в свиньи ввержеть, или утопить, обличивши, пояти (и) в дом церковныи… Аже муж оженится иною женою, а с старою не роспустится, митрополиту вина, молодую поняти в дом церковны(и), а с старою жити. Аще поидеть жена от своего мужа за иныи муж или иметь блясти от мужа, ту жену поняти в дом церковныи… Аще кто иметь две жены водити, митрополиту 20 гривен, а которая подлегла, тую пояти в дом церковныи, а первую жену держати по закону»^[17].

Некоторые из преступлений, по «Уставу», карались не только вирами, но и заключением в исправительные церковные дома

Вирами в пользу митрополита, а значит, и епархиальных епископов, карались религиозные преступления:

«Аще жена будет чародеица, паузница, или волхва, или зелейница, и муж, доличив, казнит ю (накажет), а не лишится (т.е. она не перестанет заниматься волшебством. – В.Ц.), митрополиту 6 гривен… Иже поп дети крестить в чюжем уезде иного попа митрополиту в вине. Аще кто с отлученым ясть и пиеть, да будеть сам отлучен»^[18].

Устав, затрагивая особенно обстоятельно темы, связанные с семейными и брачными отношениями, перечисляет законные причины для расторжения брака, в основном опираясь в этом на каноны и на нормы византийского брачного права:

«А се первая вина. Услышить жена от иных людей, что думати на царя или на князя, а мужу своему не скажеть, а опосли обличиться – розлучити. А се вторая вина, оже муж застанеть свою жену с любодеем… разлучити. А се 3-я вина, аще подумаеть жена на своего мужа или зелием, или инеми людьми, или иметь что ведати мужа еа хотять убити, а мужу своему не скажеть, а опосле обьявиться, и разлучити их. А се 4-я вина, аще без мужня слова иметь с чюжими людьми ходити, или пити, или ясти, или опроче мужа своего спати, потом обьявиться, разлучити их. А се 5-я вина, оже иметь опроче мужа ходити по игрищам, или в дни, или в нощи, а не послушати иметь, розлучити их. А се 6-я вина, оже жена на мужа наведеть тати велить покрасти, или сама покрадеть, или товар, или церковь покрадши, инем подаеть, про то разлучити»^[19].

Из содержания одной статьи «Устава» видно, что в эпоху Ярослава Мудрого, когда нередко, даже если жених и невеста были крещены, браки заключалась без церковного венчания, законными и подлежащими правовой защите признавались и не венчанные браки, хотя они и не ставились по своему достоинству наравне с браками венчанными:

«Аще муж роспустится с женою по своей воли, а будеть ли венчальная, и дадять митрополиту 12 гривен, будеть ли невенчальная, митрополиту 6 гривен»^[20].

Встречаются в «Уставе» и статьи курьезного содержания:

«Аще мужа два бьетася женьскы, любо одереть, любо укусить, митрополиту 12 гривен. Аще жена бьеть мужа, митрополиту 3 гривны. И жене две бьется, митрополиту 6 гривен на виноватой… Аще кто с бесерменкою или с жидовкою блуд створить… митрополиту 12 гривен… Аще поп, или чернец, или черница упиеться без времени, митрополиту в вине. Аще кто что поганое сьясть по своей воли, или кобылину, или медведину, или ино что отреченое, митрополиту в вине и в казни»^[21].

В заключительной статье утверждается принцип церковной автономии по отношению к государственной власти князя:

«А что ся дееть в монастырьскых делех, в церковных, в самех монастырех, да не вступаеться князь, ни волостель»^[22].

«Церковный устав» Ярослава Мудрого конкретизировал и детализировал положения, содержащиеся в «Уставе» святого Владимира. Обозначенное в нем разделение церковной и государственной подсудности принципиально сохранялось в своих пределах до Петровской эпохи. Оригинальная черта «Устава» Ярослава, в котором основной санкцией служат штрафы – виры, со временем, вероятно, ранее Московского периода, ушла из практики церковных судов.

«Устав» осложнял понятие о преступлении как материальном вреде мыслью о грехе как о нравственной несправедливости

В.О. Ключевский, характеризуя значение «Церковного устава» для развития русского права и его влияние на современное ему общество, писал, что

«…он 1) осложнял понятие о преступлении как материальном вреде, причиняемом другому, мыслью о грехе как о нравственной несправедливости или нравственном вреде, какой причиняет преступник не только другому лицу, но и самому себе, 2) подвергал юридическому вменению греховные деяния, которых старый юридический обычай не считал вменяемыми; наконец, 3) согласно с новым взглядом на преступление, осложнял действовавшую карательную систему наказаний мерами нравственно-исправительного воздействия… Церковный суд, как он поставлен в уставе, должен был служить проводником в русском обществе новых юридических и нравственных понятий»^[23].

Предстоятели Русской Церкви

«Повесть временных лет» сообщает немало сведений о распоряжениях и делах Ярослава Мудрого, относящихся к Церкви, но содержит лишь самые скудные сведения о первоиерархах той эпохи. Даже их имена известны нам из источников не в полноте, или, точнее сказать, список наших первых митрополитов, начиная от святого Михаила до Феопемпта с принятыми в традиции датами их первосвятительского служения, можно считать условным, потому что он основан в основном на источниках позднейшей эпохи. Так, по словам митрополита Московского Макария (Булгакова),

«…о Михаиле как первом Киевском митрополите упоминает церковный устав Владимиров в списке XIII в.; о митрополите Леонтии свидетельствуют его собственное сочинение, а также церковный устав Владимиров в списке XIII в.; наконец, о митрополите Иоанне ясно говорят под 1020 г. сам преподобный Нестор в житии Бориса и Глеба и другой, более древний, сочинитель такого же жития святых мучеников – мних Иаков»^[24].

Когда на великокняжеский престол вступил Ярослав Мудрый, первосвятительский престол занимал Иоанн, поставленный на него, предположительно, в 1008 году. Ввиду скудости документальных сведений о деятельности первых русских митрополитов, в историографии представлены разные концепции относительно статуса Русской Церкви в первые полвека ее истории. Так, академик Е. Е. Голубинский, смело проводя параллель между основными положениями международного права и теми нормами, которыми руководствуются поместные Церкви в своих взаимоотношениях, писал:

«Частная Церковь Греческая имела совершенно такое же право подчинить себе частную Церковь Русскую, какое право имело бы государство Греческое подчинить себе государство Русское, то есть не имела права ни малейшего и вовсе никакого»^[25].

И противоправная, с точки зрения Е. Е. Голубинского, зависимость Русской Церкви от Греческой – от Константинопольского престола – явление более позднее, а прежде Русская Церковь была независима, автокефальна:

«Русская Церковь первоначально получила было самостоятельность, или независимость»^[26].

Впрочем, сам ученый замечает:

«Наше предположение эпизода автокефалии не имеет особенной твердости, и мы не настаиваем на нем усиленным образом»^[27].

Настаивать на первоначальной автокефалии значило бы настаивать на совершенно беспримерном явлении в церковной истории

Настаивать на первоначальной автокефалии значило бы настаивать на совершенно беспримерном явлении в церковной истории. Ни в древности, ни в новое время не известно ни одного случая, когда бы новообразованная Поместная Церковь не находилась в течение более или менее длительного времени (часто на протяжении столетий) в канонической зависимости от Церкви-Матери. Церковное предание, письменные источники, канонические нормы, логика церковно-исторического процесса однозначно позволяют говорить о том, что и история Русской Церкви не представляла собой в этом отношении исключения.

Оригинальную версию относительно статуса Русской Церкви на начальном этапе ее истории изложил А. В. Карташев. Он обратил особое внимание на то обстоятельство, что преподобный Нестор в составленном им житии святых страстотерпцев Бориса и Глеба упоминает архиепископа Иоанна. Этот титул употреблялся тогда в двух разных значениях, по отношению к главе церковного диоцеза, состоящего из нескольких митрополий, или предстоятелю Автокефальной Церкви, не имеющей статуса Патриархата, но также и по отношению к правящим епископам, которые зависели напрямую от патриарха в обход местного митрополита. Архиепископы этого ранга, иерархически стояли ниже митрополитов. А. В. Карташев однако усмотрел в титуле Иоанна, совершившего открытие мощей князей страстотерпцев, указание на то, что он занимал положение, более высокое, чем заурядный митрополит.

«Этот “архиепископ” Иоанн, – пишет он, – призывается в Киев как бы откуда-то со стороны, свидетельствует и прославляет собственным авторитетом (не спрашивая никакого патриарха) мощи, освящает церковь, устанавливает праздник, ставит ставленников… Это был патриарх-архиепископ Охридский, переживший катастрофу разгрома болгарской державы царя Самуила в 1014-1019 гг. греческим василевсом Василием… Болгария лишилась самостоятельности и присоединена была как провинция – “катепанат” к Ромейской империи. Автокефальный архиепископат… Охридский был понижен в ранге. Патриарху Иоанну оставлен был титул “архиепископа” чести ради… В этом, уже пониженном, положении “архиепископа” (а не патриарха) Иоанн и навестил свою ставропигию киевскую по вызову Ярослава»^[28].

Таким образом, по А. В. Карташеву, Русская Церковь в первый период своей истории зависела от Охридской, или Болгарской, архиепископии, а Иоанн был не главой Русской Церкви, но ее кириархом с титулом архиепископа. Чтобы принять эту остроумную и слегка фантастическую концепцию, требуются не спекулятивные догадки, а более очевидные и ясные документальные основания, которых нет. Остается поэтому придерживаться традиционного представления, что Русская митрополия со времени крещения Руси входила в состав Константинопольского Патриархата. Поставление митрополитом в Киев грека Феопемпта – это уже исторический факт, никем не оспариваемый.

Имя Феопемпта упомянуто в Начальной летописи под 6547 (1039) г. в связи с повторным освящением Десятинной церкви в Киеве:

«Священа бысть церкви святыя Богородица, юже созда Володимер, отець Ярославль, митрополитом Феопеньтом»^[29].

Его приезд на Русь приходится на начало 1030-х гг. и состоялся некоторое время спустя после кончины его предшественника митрополита Иоанна; возможно, это был 1034 год. Иоанн был митрополитом Киевским, хотя он и именуется в уже упомянутом источнике архиепископом, вероятно, из-за того, что он возглавлял Церковь, не соизмеримую с митрополиями Константинопольского Патриархата в пределах Ромейской империи ни по численности паствы, ни тем более по размерам территории. Возможно, такое его хотя и не формальное титулование вызывало неодобрение в Константинополе. При Феопемпте взаимоотношения Киевской митрополии и Константинопольской Патриархии держались в русле, приемлемом для кафедры Нового Рима. В 1039 году, как известно из византийских источников, митрополит Феопемпт, находясь в ту пору в столице империи, участвовал в заседании Константинопольского синода эндимуса. Война между Русью и империей, разразившаяся в 1043 году, похоже, не затруднила митрополита Феопемпта в его первосвятительском служении в Киеве. Он возглавлял Русскую Церковь до своей кончины, последовавшей в 1049 году.

Русская митрополия в константинопольских диптихах занимала место в ряду последних: какое именно при митрополите Феопемпте – неизвестно, но в более позднем, составленном уже при императоре Андронике Палеологе, правившем в начале XIV веке, – 77-е, при том что Русская митрополия, образованная вследствие так называемого Фотиева крещения Руси, о дальнейшей истории которой практически нет никаких сведений, занимала 61-е место. В этом на первый взгляд парадоксальном соотношении рангов чести решающее значение имел хронологический фактор – время учреждения. При этом рядовые митрополии Константинопольского Патриархата, занимавшие более почетные места в росписях, по численности православной паствы уступали не только всей Русской митрополии, но и нашим отдельным епархиям.

Зависимость Русской митрополии от Константинопольской Патриархии выражалась в том, что патриарху вместе с синодом эндимуса и в согласии с императором принадлежало право посвящения русских митрополитов, которое при расширительном толковании этого права соединялось обычно и с назначением их, чаще всего из греков. Патриархия запрашивала сведения о положении церковных дел на Руси, в Константинополе в ряде случаев окончательно разрешались споры, возникавшие на Руси. Патриархии принадлежало и право суда над русскими митрополитами по жалобам на них со стороны епископов или князей, право получения денежной дани от митрополии, право ставропигии. Из Константинополя присылалось на Русь святое миро.

Киевскому великому князю в XII веке в Константинополе усвояли скромный придворный титул стольника

Не лишено курьезности то обстоятельство, что Русская Церковь зависела не только от Цареградского Патриарха и синода эндимуса, но и от императора ромеев. В важнейших актах Константинопольской Патриархии, касавшихся Киевской митрополии, упоминалось, что они изданы с согласия «высочайшего и святого самодержца» или по его прямому распоряжению. Дело в том, что в византийском церковном и государственно-правовом сознании император, василевс, мыслился не только как хранитель догматов и христианского благочестия, как верховный защитник Православия, но и как самодержец (автократор) всех православных народов. Все православные государи, независимо от реального положения дел, считались вассалами императора. Правители прочих государств получали от него, в зависимости от их политического веса и родственных связей с правящей в столице ромеев династии, титулы. Киевскому великому князю в XII веке в Константинополе усвояли скромный придворный титул стольника. Имя императора поминалось за богослужением в русских храмах. Вассальная зависимость Руси от Византии была, конечно, дипломатической, этикетной фикцией, но фикцией, глубоко укорененной в правосознании христианского средневековья.

Святитель Иларион. Древо Киево-Печерских святых (фрагмент). 1660-е гг. Из ц. Благовещения г. Углича. Угличский музей. После кончины митрополита Феопемпта Ярослав Мудрый совершил акт, из которого видно, что он тяготился зависимостью Киевской митрополии от Константинопольской Патриархии, которая, как он опасался, умаляет и его собственный суверенитет как правителя Руси. Как сказано в «Повести временных лет», «в лето 6559 (в 1051 г.) постави Ярослав Лариона митрополитом Руси в святей Софьи, собрав епископы». Иными словами, по указанию великого князя, собором русских епископов на вдовствующую митрополичью кафедру был поставлен без санкции Константинопольского патриарха Иларион.

О нем единственном из русских митрополитов, возглавлявших Русскую Церковь при святых князьях Владимире и Ярославе, имеются биографические сведения в отечественных источниках. Дата и место его рождения неизвестны. Судя по тому, что, как это можно с уверенностью предполагать на основании содержания его сочинений, он владел греческим языком, он мог выучить его, как считают некоторые биографы, на Афоне, где принял постриг и затем подвизался там в одном из монастырей или скитов. Он мог получить богословское и риторическое образование и в иных городах или монастырях Ромейской империи. Но это все только гипотезы. При наличии незаурядных способностей хорошее образование можно было получить и в Киевской школе, основанной по воле Крестителя Руси святого Владимира, в которой преподавали ученые мужи ромейского и болгарского происхождения. По предположению Л. Мюллера, Иларион побывал во Франции в составе русского посольства, отправленного туда по случаю браковенчания княжны Анны с королем Генрихом I, и там ознакомился с латинским богослужением^[30]. В своей «Похвале князю Владимиру» святитель Иларион употребил выражение «Христос победи…», которое служит литургической формулой в латинском богослужении.

На почву документированных биографических фактов мы вступаем на том этапе его жизни, когда он в пресвитерском сане, очевидно, иеромонахом служил в храме при загородной резиденции Ярослава Мудрого в Берестове. Как пишет летописец,

«…боголюбивому князю Ярославу любяще Берестовое и церковь ту сущую святых апостол и попы многы набдящю, и в них же бе прозвутерь, именемь Ларион, муж благ, и книжен, и постник, и хожаше с Берестового на Дьнепр, на холм, кде ныне ветхый манастырь Печерьскый, и ту молитвы творяше, бе бо лес ту велик. Иськопа ту печеръку малу, 2-саженю, и приходя с Берестового, отпеваше часы и моляшеся ту Богу втайне. Посем же возложи Бог князю в сердце, и постави его митрополитом святей Софьи, а си печерка тако ста»^[31].

Ископанная Иларионом и оставленная им по восшествии на митрополичий престол пещерка несколько лет спустя облюбована была возвратившимся на родину с Афонской горы преподобным Антонием для поселения, и со временем она стала сердцем великой Печерской лавры.

Ископанная Иларионом пещерка со временем стала сердцем великой Печерской лавры

Нет сведений о том, как отреагировали в Константинополе на поставление митрополита Киевского собором русских епископов. Общее место в историографии, что реакция эта была негативной, но в чем она выразилась, доподлинно неизвестно. В записи самого митрополита Илариона автобиографического содержания сказано:

«Аз милостию человеколюбиваго Бога, мних и прозвитер Иларион, изволением Его от богочестивых епископ священ бых и настолован в велицем и богохранимем граде Кыеве, яко быти ми в нем митрополиту, пастуху же и учителю. Быша же си в лето 6559, владычествующу благоверьному кагану Ярославу сыну Владимирю. Аминь»^[32].

Именование киевского князя каганом, свойственное источникам XI века, свидетельствует о раннем происхождении записи»^[33].

Как уже отмечено выше, имя митрополита Илариона упомянуто в преамбуле Церковного устава Ярослава Мудрого.

Под 1055 годом в Новгородской второй летописи упомянут митрополит Киевский Ефрем, присланный из Константинополя. Вероятно, нормализация взаимоотношений между Русской Церковью и Константинопольской Патриархией достигнута была ценой увольнения Илариона от управления Киевской митрополией. Произойти это могло как при жизни Ярослава Мудрого, скончавшегося в 1054 году, так и после него, в правление его сына Изяслава. Последнее представляется более вероятным.

О жизни митрополита Илариона после оставления митрополичьего престола положительных сведений в источниках нет. На этот счет, однако, высказаны были разные предположения. Согласно одному из них, впервые выдвинутому историком М.Д. Приселковым, митрополит Иларион и игумен Киево-Печерского монастыря Никон – это одно и то же лицо. Большая часть историков, касавшихся этой темы, версию Приселкова отвергает, но ее наполовину принимает А. В. Карташев:

«Сильная сторона гипотезы, – писал он, – в объяснении странного исчезновения со сцены истории выдающейся личности Иллариона (когда он умер? где похоронен? почему не канонизован?). Слабая сторона в растягивании его жизни чуть не до 90 лет, в умалении пред Феодосием, которого он (основоположник пещеры вместе с Антонием) постригал и в умалении его литературного сияния, которое не укрылось бы и под схимой»^[34].

Другая и представляющаяся более правдоподобной гипотеза, которую разделяют многие из историков Древней Руси и церковных историков, отождествляет митрополита с преподобным Иларионом Печерским, «в Киево-Печерском патерике названным “черноризцем Ларионом”, который был “книгам хитр писати и съй по вся дьни и нощи писаше книгы в келии… Феодосия”»^[35]. В «Каталоге российских архиереев», который был составлен в середине XVIII столетия, читается:

«Преставися в лето 6579 (1071) и положен бысть в Печерском монастыре. И крайния ради его добродетели бысть свят и чудотворец предивен. Сей святый Иларион митрополит первее начат копати пещеру»^[36].

Святитель Иларион был первым и непревзойденным духовным писателем домонгольской эпохи

Святитель Иларион был первым и непревзойденным духовным писателем домонгольской эпохи. Его главное и широко известное творение – «Слово о законе и благодати», произнесенное в храме Благовещения на Золотых воротах в промежуток между 1037 годом, когда эта церковь была построена, и 1050 годом, когда преставилась супруга Ярослава Мудрого Ингигерда – Ирина, в присутствии которой в храме вместе с мужем это «Слово» было оглашено. Завершающая часть этого творения – «Похвала» Крестителю Руси святому Владимиру, которого он называет каганом – титулом, который заимствован был у хазар и на востоке Европы в ту пору возвышался над другими титулами, считаясь равным императорскому или царскому.

Церковное управление в правление Ярослава Мудрого

Церковная власть осуществлялась митрополитами Киевскими с собором епископов. Митрополит с собором открывал новые епископские кафедры, но в этом деле часто решающее значение имела воля великого или удельного князя; в отдельных случаях на это требовалось согласие патриарха. Митрополиту с собором принадлежало право поставления епископов. Вопрос о замещении вдовствующих кафедр митрополит согласовывал с князем. Как общие пастыри Русской земли митрополиты имели также право административного надзора за всеми епархиями Русской Церкви; вместе с собором они вершили суд над епископами.

Права и обязанности епархиального архиерея в Древней Руси соответствовали каноническим требованиям. Он был верховным учителем, первосвященником и высшим начальником в своей епархии. В древней Руси епископ, правивший епархией, границы которой могли совпадать с границами удельного княжества, являлся часто главным советником князя и в государственных делах; поэтому епископский сан окружен был несравненно большим почетом и блеском, чем в Византии; этому способствовала также обширность и многолюдность русских епархий.

Как и в византийских епархиях, в Древней Руси коллегиальным помощником архиерея в управлении епархией был своеобразный пресвитериум: епархиальное духовенство собиралось в так называемое соборное воскресенье на «соборики», которые обсуждали важнейшие церковные и пастырские дела. Постоянными помощниками архиерея являлись клирики (крылошане) соборного храма. Для ведения судебных и административных дел епископ привлекал и светских чиновников: посадников, бояр, тиунов. Исполнительным учреждением епархиального управления, подчиненным правящему епископу, служил архиерейский дом с его штатами из клириков и грамотных мирян. Местный надзор над духовенством по отдельным округам, на которые делилась епархия, осуществляли наместники епископа в пресвитерском сане.

Внутреннее устройство приходов, их связь с епархиальным архиереем мало чем отличались от византийских. Однако из-за многочисленности приходов в каждой епархии епархиальному архиерею почти невозможно было хорошо знать всех клириков своей епархии, поэтому в Русской Церкви, как и в христианскую древность, миряне оказывали значительно большее влияние на поставление приходских священников, чем в империи ромеев. Обычно на вакантное церковное место кандидат либо избирался прихожанами, либо назначался боярином или княжим мужем, если храм находился в его вотчине; после этого ставленник отправлялся в епархиальный город к архиерею рукополагаться. Окончательное же решение при поставлении клирика принадлежало епископу, но на практике в большинстве случаев архиерей доверял мнению прихожан.