Русь в правление равноапостольного князя Владимира после его крещения

«Царь Владимир». Праздничная минея 1619 года

Сайт «Православие.Ru» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Предыдущие фрагменты:

• Крещение Руси
• Крещение святого князя Владимира
• Обращение Великого князя Владимира
• Правление Великого князя Владимира до его обращения
• Княжение и смерть Ярополка

Забота о распространении христианской веры, о строительстве церквей и поставлении священнослужителей стояла на первом плане в правительственных делах великого князя: как сказано в «Повести временных лет», после крещения киевлян святой Владимир «нача ставити по градом церкви и попы, и людие на кресщение приводити по всем градом и селом»^[1]. Поскольку местных киевских священников и тех немногих, которые находились в других городах, а также выходцев из Херсонеса, вместе с клириками, приезжавшими на Русь из империи ромеев и из славяноязычной Болгарии, было явно недостаточно для духовного окормления многочисленного народа, обратившегося к вере во Христа, равноапостольный Владимир благоразумно позаботился о том, чтобы готовить кандидатов священства на своей родине, для чего он, «послав, нача поимати у нарочитой чади дети, и даяти на учение книжное», не взирая на то, что «матери… чад своих плакахуся по них, и еще бо ся бяху не утвердиле верою, но акы по мерьтвеце плакахуся….Си бо не беша преди слышали словеса книжная»^[2].

Равноапостольный Владимир благоразумно позаботился о том, чтобы готовить кандидатов священства на своей родине

В результате этой меры на Руси не только умножилось число священнослужителей, имевших местное, одинаковое с просвещаемым им народом происхождение и тот же самый язык, но и, по словам Н. И. Костомарова,

«…в каких-нибудь лет двадцать, возросло поколение людей по уровню своих понятий и по кругозору своих сведений далеко шагнувших вперед от того состояния, в каком находились их родители; эти люди стали не только основателями христианского общества на Руси, но также проводниками переходившей вместе с религией образованности, борцами за начала государственные и гражданские»^[3].

Из «Повести временных лет» и других источников, русских и иностранных, по происхождению близких ко времени крещения Руси, неизвестно имя первого предстоятеля Русской Церкви, но, согласно церковному преданию, он носил имя Михаил. В некоторых источниках XIII века и более поздних нашим первым митрополитом назван Леонтий. Классик отечественной церковной историографии митрополит Макарий (Булгаков) предложил остроумное разрешение недоумения:

«Справедливы и те, которые называют первым русским митрополитом Михаила, потому что он был первый в ряду главных иерархов, прибывших к нам из Греции еще при святом Владимире, и как епископ Киева, митрополии (матери градов) русской, он носит имя митрополита, хотя властию митрополита не пользовался, ибо подчиненных ему епископий в России еще не существовало. Справедливы и другие, называющие первым русским митрополитом Леонтия, потому что он первым разделил Русскую Церковь на епархии и таким образом явился первым митрополитом по власти»^[4].

Над ракой святителя Михаила в Киево-Печерском монастыре помещена надпись, воспроизводящая, вероятно, более древние надписи, из которой можно узнать, что он преставился в 992 г. и был погребен в Десятинной церкви, откуда его мощи были перенесены в лаврскую пещеру преподобного Антония в 1103 г.

Преемник святого Михаила Леонтий в надписании его сочинений в греческом оригинале назван митрополитом Переяславля Русского. Предположение, что первосвятительская кафедра находилась не в столице Руси, а в Переяславле, представляется слишком экстравагантным, но там, наверно, располагалась резиденция митрополитов, возможно, до тех пор, пока не были выстроены палаты предстоятеля при храме святой Софии, воздвигнутом уже в правление Ярослава Мудрого. Время кончины митрополита Леонтия точно неизвестно; предположительно, на основании косвенных данных, он мог умереть в 1008 г. Его преемником, возможно, был Иоанн, упоминания о нем в поздних источниках относятся уже к 1020-м гг.

Из источников поздних – Никоновской летописи и Степенной книги – известно, что в 992 г. были учреждены епископские кафедры в Новгороде, Чернигове, Ростове Мерянском и Владимире Волынском, ставшие центрами епархий, и в Белгороде, ныне вошедшем в городскую черту Киева – ввиду исключительной близости к митрополичьему престолу эта кафедра, вероятно, была не епархиальной, а по статусу подобной современным кафедрам викариев. Впрочем, в упомянутых источниках говорится о том, что епископы были поставлены при Леонтии и в иных городах. В каких именно – об этом судить можно лишь гипотетически, но в древней Таматархе, включенной в состав Руси с именем Тмутаракань, кафедра существовала к тому времени уже несколько столетий. Епископы могли быть поставлены также в удельных городах Турове и Полоцке.

Вооруженную помощь в разорении языческих святилищ ему оказал новгородский посадник Добрыня

По имени известно имя одного только епархиального архиерея конца X века – епископа Новгородского Иоакима Корсунянина, который, согласно Новгородской летописи, в своем городе языческие «требища разори, идолы сокруши и Перуна посече»^[5]. Вооруженную помощь в разорении языческих святилищ ему оказал новгородский посадник Добрыня, за несколько лет до этого насаждавший там культ Перуна, и новгородский тысяцкий Путята. Помещенная в апокрифической Иоакимовской летописи злая поговорка о том, что новгородцев «Путята крести мечом, а Добрыня огнем», не выдумка составителя апокрифа, а почерпнута из фольклора, отражающего давние события, происходившие в Новгороде на заре его христианской истории. Подлинность имен других епархиальных архиереев конца X века, встречающихся в поздних источниках, проблематична.

В 996 г. было завершено строительство митрополичьего Успенского собора в Киеве. О нем сказано в «Начальной летописи»:

Владимир «помысли создати каменую церковь святыя Богородица, и, послав, приведе мастеры от Грьк. Заченшю здати, яко сконча зижа, украси ю иконами и поручив ю Настасу Корсунянину, и попы корсуньския пристави служити в ней, вда ту все, еже бе взял в Корсуни: иконы, и ссуды церковныя и кресты»^[6].

По окончании постройки великий князь пожаловал на содержание церкви десятину от своих доходов, откуда и пошло ее название «Десятинной»:

«Помолившюся ему, и рек сице: “Се даю церкви сей святей Богородице от имения своего и от моих град десятую часть”… И вдасть десятину Анастасу Корсунянину. И створи же празник велик в той день бояром и старцемь градьскым, и убогим раздая имение много»^[7].

Церковный устав святого Владимира В связи с этим пожалованием появился самый ранний из известных актов русского права, названный «Церковным уставом святого Владимира». Он сохранился в нескольких редакциях. По своему содержанию «Устав» заключает в себе пожалование десятины в пользу митрополичьей церкви Успения Богородицы и самой митрополии; в нем определены также круг лиц и перечень дел, подсудных святительскому суду. Эти разные темы присутствуют в одном документе, потому что их связывает забота великого князя о содержании храма и митрополии: суды предполагают взимание судебных пошлин.

Согласно «Уставу», к ведению церковного суда отнесены бракоразводные дела («роспуст»), так называемое «смилное заставание», которое одни ученые понимают как преступную любовную связь, а другие, в частности, А. С. Павлов, как тяжбу о неустойках, связанных с приданым^[8]. К ведению святительского суда отнесено также рассмотрение следующих дел: «пошибание» (изнасилование) и умычка, браки между близкими родственниками, разные виды волшебства («ведьство», «зелейничество», «потвори», «чародеяния», «волхвования», загадочная «зубоежа», еретичество), татьба, гробокопательство, идолопоклонство, осквернение храмов, избиение сыном отца или матери дочерью, неприличное защищение женою своего мужа в драке, противоестественные пороки, убийство матерью незаконно прижитого младенца.

К кругу лиц, подсудных церковной власти, в «Уставе» отнесены «игумен, поп, дьякон, дети их, попадья и кто в клиросе, игумения, чернец, черница, проскурница, паломник, лечец (лекарь), прощеник и задушный человек (вольноотпущенники), сторонник (странник, богомолец), слепец, хромец, моностыреве (крестьяне, живущие на монастырских землях. – В. Ц.), гостиницы, странноприимницы»^[9].

«Устав» также предоставлял в заведование церковных властей торговые места и весы.

В древности никто не сомневался в происхождении «Устава» от равноапостольного просветителя Руси

В древности никто не сомневался в происхождении «Устава» от равноапостольного просветителя Руси. Но историк Н. М. Карамзин, ввиду некоторых хронологических несообразностей «Устава» (святой Владимир по «Уставу» – современник Константинопольского патриарха Фотия), первым стал отрицать его подлинность. В конце XIX века к его точке зрения присоединился академик Е. Е. Голубинский^[10]. Подложным считал «Устав св. Владимира» и Н. С. Суворов. Время его составления он относил к концу XIV века, считая, что к подлогу был прикосновенен митрополит Киприан. Однако в свое время Н. М. Карамзину возражал митрополит Евгений (Болховитинов), настаивая на подлинности «Устава»^[11].

Профессор А. С. Павлов высказал компромиссную точку зрения на происхождение «Устава св. Владимира». Он писал:

«Письменные памятники древности могут быть подлинными в материальном отношении и неподлинными в формальном. То есть они могут содержать в себе юридические нормы, действительно принадлежащие тем законодательным авторитетам, которым приписывает их данный памятник, но самое письменное изложение этих норм может быть делом другой руки, современной и позднейшей»^[12].

И далее об «Уставе»:

«Памятник этот, несомненно, составился из частных и, по всей вероятности, разновременных записей о подлинных распоряжениях св. Владимира по делам Церкви. Некоторые из этих записей, именно те, в которых исчисляются суды и люди церковные, надобно думать, сделаны были еще при самом Владимире или вскоре после него. Это доказывается их языком»^[13].

В 1926 г. С. В. Юшков, изучая научное издание текстов «Устава», предпринятое профессором В. Н. Бенешевичем в 1915 г., пришел к выводу, получившему общее признание в современной науке:

в основе Устава «лежит грамота о выделении десятины церкви Богородицы в 995–996гг., которая была переработана в первый Устав в начале XI века (до 1011 г.) в связи с учреждением епископских кафедр, распространением на них церковной десятины и установлением церковной юрисдикции. Устав продолжал складываться и развиваться в XI–XII вв. вместе с укреплением и расширением церковной организации»^[14].

Влияние «Устава» на русское право огромно – по существу дела вплоть до эпохи Петра Великого судебная власть Церкви по тяжебным и уголовным делам сохранялась в целом в тех пределах, которые очерчены были «Уставом» равноапостольного Крестителя Руси.

Крещение святого Владимира было пережито им как потрясение и, разумеется, повлияло на его государственные дела

Обращение и крещение святого Владимира было пережито им как потрясение, вызвало переворот в его душе, в его образе жизни, в восприятии мира и, разумеется, повлияло на его государственные дела. Человек искренний и порывистый, он подвергся искушениям, свойственным многим из неофитов: стремясь во всем следовать евангельским заповедям, и в частности словам Спасителя о невоздаянии злом за зло, он попытался ввести радикальные перемены в практику обхождения с преступниками. И как сказано в Начальной летописи,

«…живяше Володимир в страсе Божии. И умножишася разбоеве, и рече епископи Володимеру: “Се умножишася разбойници, почто не казниши?” Он же рече: “Боюся греха”. Они же реша ему: “Ты поставлен еси от Бога на казнь злым, а на милование добрым. Достоить ти казнити разбойника, нъ с испытанием”. Володимер же отверг виры и нача казнити разбойникы»^[15].

Но затем те же епископы заодно с боярами рассудили, что для пополнения казны, на средства которой содержалось войско, было бы целесообразно вернуться к прежней практике взимания вир (штрафов) с преступников:

«И реша епископы и старци: “Рать многа, а еже вира, то на коних и на оружьи буди”. И рече Володимир: “Да тако буди”. И живяше Володимир по устроению дедню и отню»^[16].

Владимир и после крещения «любил пиры и празднества, но пировал не с одними своими боярами, а хотел делиться своими утехами со всем народом…Он созывал народ отовсюду, кормил, поил всех пришедших»^[17]. «Повесть временных лет» донесла до нас память о беспримерной щедрости святого князя в раздаянии милостыни нуждающимся:

«Слыша бо единою Еуангелие чтомо: “Блажении милостивии, яко теи помиловани будуть”… повеле нищю всяку и убогу приходити на двор на княжь и взимати всяку потребу: питье и яденье, и от скотьничь кунами (деньги из казны. – В. Ц.)»^[18].

Мало того, он повелел еще на телегах развозить по близлежащим городам «хлебы, мяса, рыбы и овощь разноличьный и мед в бочках, а в другых квасы… вьпрашающе: “Кде болнии, нищии, не могы ходити?” И тем раздаваху на потребу»^[19].

В делах государственного правления, при решении вопросов о войне и мире, при подготовке законов святой Владимир по-старому советовался со своими боярами и «старцами градскими» – выборными старейшинами, представлявшими земскую знать, в отличие от служилого боярства. В иных случаях на такие совещания приглашались также посадники из близких к Киеву или даже из дальних городов, тысяцкие, командовавшие городским гарнизоном и ополчением, если оно приблизительно насчитывало около тысячи человек. Такая тысяча в свою очередь делилась на сотни во главе с сотскими и десятки под командованием десятских.

При святом Владимире в Киеве впервые стали чеканить монеты, которые имели хождение по всей Руси

При святом Владимире в Киеве впервые стали чеканить монеты, которые имели хождение по всей Руси. На найденных серебряных монетах той эпохи сохранилось изображение великого князя, конечно, схематическое – человека с длинным усами и короткой бородой. На монетах также чеканился родовой знак Рюриковичей – трезубец.

Среди забот князя одна из первостепенных была о содержании войска. И до крещения, и после него князь Владимир устраивал многолюдные пиры для своей дружины, способствуя упрочению уз преданности, связующих воинов с их вождем. И на такие пиршества, которые устраивались на княжеском дворе, приходили «бояре, и гриди, и соцькие, и десятники и нарочитымь мужи… И бываше на обеде том множьство от мяс, и от скота и от зверины, и бяше же изобилью всего»^[20]. Ввиду доброты, благожелательности и великодушия князя, дружинники в состоянии подпития подчас не страшились укорять князя.

И вот однажды, они «начаху роптати на князя, глаголюще: “Зло есть нашим головам: да нам ясти древяными лжицами, а не сребряными”. И се слышав, Володимир повеле исковати лжици сребряны ясти дружине, рек сице, яко “сребром и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, яко дед мой и отець мой… доискася дружиною злата и сребра”»^[21].

Святой Владимир стремился жить в мире с соседями, и ему это удавалось: «бе живя с князи околными его миром: с Болеславом Лядьскым, и сь Стефаном Угорьскым и съ Ондроником Чьшьскым. И бе мир межи ими и любы»^[22], но были у него и другие соседи, с которыми приходилось вести войны, для чего собственно ему и нужна была дружина. Самым опасным врагом Руси в его правление были печенеги – тюркоязычные кочевники, жертвой которых пал отец князя Владимира Святослав. Для обороны своего стольного града от степных хищников святой князь заложил окруженные рвами деревянные крепости по рекам Десне, Остеру, Трубежу, Стугне, Роси и Суле, которые соединены были земляными валами и в совокупности составляли «засечную черту», если употребить терминологию позднейшей, московской эпохи:

«И поча нарубати мужи лутши от словен и от кривич, и от чюдии, и от вятичь, и от сих насели и грады; бе бо рать от печенег»^[23].

Самым крупным из этих городов-острогов был Белгород, построенный близ Киева, в который Владимир «много людий сведе… бе бо любя город сий»^[24].

В «Повести временных лет» рассказано о нескольких печенежских набегах на Русь: в 992, 996, 997 гг. С набегом печенегов, который приходится на 992 г., связано народное предание о богатырском подвиге Никиты Кожемяки, включенное в «Повесть временных лет». Противники встретились тогда у брода через Трубеж, расположившись лагерями по обе стороны реки. Хан печенегов предложил решить дело единоборством, и предложение это было принято:

«И заутра приехаша печенезе, а свой мужь приведоша, а наших не бысть. И поча тужити Володимер… И приде един мужь стар к нему и рече ему: “Княже! Есть у мене един сын дома менший… От детьства си своего несть кто им ударил”… и приведоша и́ ко князю…Сьй же рече: “Княже!.. искусите мя: нетуть ли вола, велика и силна?” И налезоша вол силен… и пустиша вола… и похвати вола рукою за бок и выня кожю с мясы, елико ему рука я. И рече ему Володимер: “Можеши ся с ним бороти”. И назавьтрее придоша печенезе… И выпустиша печенезе мужь свой, и бе превелик зело и страшен. И выступи мужь Володимер, и възрев печенежин и посмеяся, – бе бо средний телом…И ястася крепко, и удави печенежинина в руку до смерти. И удари им о землю. И вьскликоша русь, а печенезе побегоша, а русь погнаша по них, секуще е, и прогнаша их. Володимер же, рад быв, и заложи город на броду том и нарече и́ Переяславль, зане перея славу отрок. Володимир же великом мужемь створи того и отца его. Володимир же възвратися вь Киевь с победою и славою»^[25].

Подвиги богатырей из княжеской дружины отразились в русских былинах

Подобными по силе и мужеству были и другие богатыри из княжеской дружины, чьи подвиги в фольклорном преломлении отражены в русских былинах, и среди них Илия Муромец, закончивший земную жизнь монахом Киево-Печерского монастыря и прославленный в лике преподобных, Алеша Попович и Добрыня, чье имя совпадает с именем родного дяди князя, хотя исторический Добрыня, посадник Новгородский, не мог, конечно, в отличие от былинного богатыря, иметь христианское отчество Никитич, поскольку родился язычником.

В 996 г. в сражении с печенегами у города Василева великий князь едва избежал плена, спрятавшись под мостом. Произошло это 6 августа, в праздник Преображения Господня, и святой Владимир в благодарность Богу за свое спасение построил в этом городе Преображенскую церковь.

Встреча войск Владимира Святославича с печенегами на реке Трубеж у брода, где позднее был построен город Переяславль. Радзивиловская летопись

С печенежской осадой Белгорода связано отразившееся в Начальной летописи народное предание о том, как по подсказке одного белгородского старца жители города обманули печенегов, создав у них иллюзию, что город изобилует запасами пищи, продемонстрировав вошедшим в город для переговоров печенегам, как они черпают из колодцев кисель, который вливается туда из подземных источников, и печенеги, решив, что измором взять Белгород не удастся, сняли осаду и вернулись к своим кочевьям.

В 1008 г. немецкий миссионер архиепископ Бруно Кверфуртский остановился в Киеве на пути к печенегам, куда он направился для проповеди Евангелия. Князь Владимир пытался отговорить его от этого плана, считая его обреченным на неудачу и опасным для жизни Бруно. Но тот не отступил от своего намерения, и Владимир сопроводил его с эскортом из своих дружинников до границы с кочевьями печенегов. Благодаря посредничеству Бруно Владимиру удалось заключить мирный договор с печенегами, отправив к ним заложником одного из своих сыновей. Но в 1013 г. печенеги снова напали на Русь, на этот раз действуя в союзе с польским князем Болеславом Храбрым. Святому Владимиру удалось отразить агрессию.

Одним из последствий заключенного после этого мира с поляками стала женитьба Святополка, сына или пасынка и племянника князя Владимира, на дочери Болеслава. Вскоре после этого Болеславом Польским был инспирирован заговор против святого Владимира, цель которого заключалась в том, чтобы посадить на его место своего зятя Святополка. Заговор был раскрыт; Святополк, его супруга и ее духовник епископ Рейнберн были арестованы: согласно «Хронике» Титмара Мерзебургского, Владимир, «услышав, что сын его, подстрекаемый Болеславом, тайно готовится восстать против него, схватил его вместе с женой и названным отцом (Рейнберном. – В. Ц.) и заключил их, отдельно друг от друга под стражу»^[26]. Рейнберн умер в тюрьме: он, по словам Титмара Мерзебургского, «освободившись от тесной темницы тела, радуясь, отправился к свободе вечной славы»^[27], а Святополк и его жена остались под стражей.

В 1000 г. скончалась мать Владимира Малуша, или Малфреда. В том же году умерла и бывшая жена князя Рогнеда, дочь варяжского князя Рогволода, а в «6519 (1011 г.) преставися цариця Володимеря Анна»^[28]. Не один раз летописец величает Анну царицей, вместо «царевны» по ее происхождению или «великой княгини» по мужу. В этом своеобразном титуловании дань исключительной почтительности летописца к порфирородной супруге правителя Руси, породнившей дом Рюриковичей с императорским домом Нового Рима.

Летописец не упоминает дочерей Владимира, но из других источников известно, что ко времени его кончины у него их было девять

Потомство князя Владимира, который до своего обращения имел несколько жен и много наложниц, многочисленно. О современных евреях было сказано, что все они потомки царя Давида, с генетической точки зрения коренные жители Западной Европы могут считаться потомками Карла Великого, ввиду того что «голубая кровь» знати в течение веков чрез внебрачные связи вливалась в жилы простонародья. С не меньшим основанием можно и русских считать потомками князя Владимира. Но известных по именам сыновей, рожденных его женами, «водимыми», включая имевшего сомнительное происхождение Святополка Окаянного, было 12: «Вышеслав, Изяслав, Святополк, и Ярослав, Всеволод, Святослав, Мьстислав, Борис и Глеб, Станислав, Позвизд, Судислав»^[29], из которых пятерых – Изяслава, Святополка, Мстислава, Ярослава и Всеволода – родила Рогнеда. Матерью старшего сына Вышеслава была некая «чехыня». От «другой чехыни» родился Святослав, от «болгарыни», по некоторым версиям, дочери святого царя болгарского Петра, страстотерпцы Борис и Глеб, от не известных ни по имени, ни по происхождению жен Владимира Станислав, Судислав и Повзвизд. В «Повести временных лет» не упомянуты дочери законных жен Владимира, но из других источников известно, что ко времени его кончины у него их было девять, другие могли умереть раньше. Династическими дочерями великого князя были Предслава, Премислава, выданная замуж за венгерского принца Ласло Лысого, Мстислава, Добронега-Мария, возможно, дочь венчанной жены Владимира Анны, ставшая супругой польского короля Казимира. Имена пяти других законных дочерей Владимира неизвестны. Никто из дочерей и сыновей святого Владимира, кроме Глеба, не носил норманнского имени, что, конечно, говорит о завершившейся к тому времени славянизации правящей династии Рюриковичей.

По примеру своего отца Владимир разделил государство на уделы, править которыми он поставил своих повзрослевших, но еще юных сыновей, рядом с которыми находились посадники, умудренные опытом. Став удельными князьями, сыновья оставались в подчинении отцу, высылая в Киев установленную дань, соразмерную с богатством уделов, и предоставляя для ведения войны в распоряжение отца часть своей дружины и ополчения, набираемого в уделе. Правитель Руси «посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава в Полотьсце, а Святополка в Турове, Ярослава в Ростове»^[30] – в основном это были старые центры племенных союзов и племен. В 1001 г., при жизни отца, в юном возрасте скончался Изяслав, правивший в Полоцке, а два года спустя ребенком умер и его сын Всеслав. Вскоре после 1010 г. умер старший сын Владимира Вышеслав, уделом которого был Новгород, важнейший после Киева город Руси. После его смерти великий князь произвел перемещения по уделам и на место Вышеслава «посади Ярослава в Новегороде, а Бориса в Ростове, а Глеба в Муроме, Святослава в Деревех, Всеволода в Володимере, Мьстислава вь Тмуторокане»^[31].

Когда Владимир состарился, ему вслед за изменой со стороны Святополка Окаянного отказал в послушании другой его сын – Ярослав

Когда великий князь Владимир состарился, ему вслед за изменой со стороны Святополка Окаянного отказал в послушании другой его сын – Ярослав. Поставленный удельным князем в Новгород на место рано умершего Вышеслава, он, обязанный высылать в Киев в великокняжескую казну по 2000 гривен, как это раньше делали новгородские посадники, в 1014 г. не уплатил дань. В ответ на неповиновение его отец приказал: «Теребите путь и мосты мостите»^[32], чтобы идти походом на Новгород, грозивший отложиться от Киева. В страхе перед войском отца, готовым выполнить приказ великого князя, Ярослав нанял варяжскую дружину, прибывшую из Швеции.

В разгар приготовления к походу Владимир разболелся и задумался о преемнике. Из Ростова он вызвал своего любимого сына Бориса. В это время печенеги снова напали на Русь, и великий князь, ввиду своей немощи, направил против них войско под командованием Бориса, а сам в это время пребывал в загородном тереме в Берестове. Печенеги, узнав о том, что против них выступило многочисленное войско, поняли, что не смогут напасть на Киев, застав его врасплох, и возвратились к своим становищам, но до князя Владимира эта радостная весть не дошла.

Тайное погребение Владимира Святославича, умершего в Берестове: спуск его тела на землю на ковре между разобранными клетьми здания; положение тела Владимира в мраморный гроб в церкви Святой Богородицы. Радзивиловская летопись

В 1015 г. Крестителя Руси, к тому времени уже состарившегося, постигла тяжелая болезнь, которая не отступала, и равноапостольный Владимир, «скончася месяца иуля в 15 день»^[33]. Мних Иаков, автор «Памяти и похвалы князю Владимиру», влагает в уста святого князя предсмертную молитву, которая, возможно, как-то соотносится с его последним в земной жизни обращением к Богу:

«Володимер князь, отходя света сего, сице моляшеся, глаголя: “…Владыко Боже, не помяни моей злобе, не познал есмь Тебе в поганьстве, ныне же Тя знаю и ведаю, Господи Боже мой, помилуй мя. Аще мя хочеши казнити и мучити за грехы моя, казни сам мя, Господи, бесом не предай же мене!” И сице глаголя и моляся Богу, преда душю свою с миром ангелам Господним и успе»^[34].

В Киеве в это время находился Святополк Окаянный, ранее выпущенный из заточения вместе со своей женою самим Владимиром.

Мощи святого князя «възложивъша на сани (традиционный славянский обряд – везти останки умершего на кладбище на санях хотя бы и в летнюю пору. – В. Ц.), и везоша, и поставиша и в святей Богородици церкви, юже бе сам создал. Се же увидевше людье и снидошася бе-щисла, и плакашася по нем, бояре аки заступника земли их, убозии акы заступника и кормителя. И вложиша и в гробе мраморяни, спрятавше тело его с плачем великим»^[35].

Крестителя Руси погребли в Десятинной Успенской церкви рядом с гробницей его порфирородной супруги Анны.

Подводя итог его славного жития, Летописец написал:

«Се есть новы Костянтин великаго Рима, иже крести вся люди своа сам, и тако сий створи подобьно ему. Аще бо бе преже в поганьстве и на скверную похоть желая, но последи прилежа к покаянью»^[36].

Совершив крещение Руси, он определил ее место в мире – в лоне восточно-христианской православной цивилизации

Русский народ свою любовь к святому Владимиру выразил тем, что прозвал его «Красным Солнышком». Сказители былин поставили его имя в центр национального эпоса, окружив его светлый образ служившими ему богатырями. Церковное почитание Крестителя Руси не сразу, но через два с лишним столетия после его праведной кончины вылилось в причтение его к лику святых в чине равноапостолов, чему тогда, в XIII веке, поспособствовало то обстоятельство, что знаменитая победа над шведами в битве на Неве была одержана его славным потомком великим князем Александром в день преставления его прапращура равноапостольного Владимира.

На вопрос о том, кто был самым великим деятелем в истории России, независимо от своих талантов, а по плодам, по своему влиянию на ее ход, бесспорно верным будет ответ – равноапостольный Владимир. Совершив крещение Руси, он определил ее место в мире – в лоне восточно-христианской православной цивилизации, предвосхитив и ее миссию стать Третьим Римом после падения Нового Рима.