Котская жизнь

Коты в этом малороссийском монастыре – что-то вроде достопримечательности. Их много, во-первых; во-вторых, все считают себя достойными находиться здесь; в-третьих, всем своим видом они показывают, что еще вопрос, кто достойнее: ты, жалкий паломник, или я, вполне себе уважаемый кот с монастырской пропиской.

Внешний вид и выражение физиономии, разумеется, разные: кто-то выглядит и ведет себя как маститый митрофорный протоиерей, знающий себе цену и понимающий ответственность; кто-то, как зашуганный мальчишка-иподиакон, носится туда-сюда без толку, шипит и пучит глаза. Один кот своей царственной осанкой дает понять, что, переселись он чуть южнее, пришлось бы вам, граждане, переименовать Константинополь в Котонтинополь, и нечего тут. Еще один кот гордо вышагивает, выгуливая на поводке смиренную хозяйку-монахиню. Пользуется всеобщим уважением и состраданием: прибыл с самой линии фронта, так что к нему не очень придираются.

Всем своим видом они показывают, что еще вопрос, кто достойнее: ты, жалкий паломник, или я, уважаемый кот с монастырской пропиской

Но вся дружная орава сбегается ровно в назначенное время к монастырскому крыльцу, где каждая морда получает на отдельной тарелке трапезу. Орава не тунеядствует: ловит крыс и мышей – достойный соперник братии из далекого Эрмитажа. К храму имеют почтение: обходят по периметру, но в саму церковь – ни-ни. Воспитанные морды.

Чего коты, судя по всему, не понимают, так это людского поведения. Точнее, человеческого непостоянства. Взять тот же монастырь. Судя по рассказам монахинь, он был открыт в начале 1990-х годов, и жители поселка, около которого обитель была построена, встретили монахинь в штыки. Мол, здесь до вас, церковников, был Психоневрологический интернат, а вы сюда приехали, работы многих из нас лишили, «мерседесы», «попы», «бездельники» и прочие безумные глаголы. Потом, правда, вынуждены были признать, что никакие монахини не бездельницы, работают вовсю, скотный двор у монастыря на зависть многим, приглашают на работу на ферму и огороды на совсем не унизительных условиях, еще и деньги неплохие заработать можно. «Мерседесов» тоже нет, как ни ищи. Трактор есть, а «мерседеса» нет. Да и с интернатом не все так просто. Во-первых, в лучших традициях нового времени, он был «оптимизирован» тогдашним государством. Во-вторых, как выяснилось, сюда отправляли не только действительно больных людей, но и христиан, которые не угодили коммунистическому руководству. И здесь, в этом заведении, людей подвергали пыткам, карательной медицине: вводили препараты, из-за которых человек превращался, что называется, в «овощ». Многие монахини считают таких христиан мучениками. Вполне вероятно, так оно и есть: пожертвовать разумом ради Христа – разве не мученичество? Слышать после этого брезгливые обвинения в дармоедстве от жителей села странно. Картина, в сущности, знакомая: паломники приезжают в обитель из самых дальних концов страны, любят и знают ее, а местные жители обходят монастырь стороной, предпочитая коротать время, например, на крыльце магазина или за электробудкой.

Ровно до тех пор, пока в эти края не пришла война. Как только раздались первые выстрелы и взрывы, монастырь наполнился ищущими спасения людьми. Слезы, крики, молитвы. Жили в подвалах вместе с «дармоедами», заботились о раненых и лишенных крова односельчанах, молились, наверное, в первый раз по-настоящему в жизни. Кожей поняли, что монастырь, молитва, любовь и боль – все это всерьез. Покаялись.

Война ушла на запад. Обстрелы, взрывы прекратились. Так, далекая канонада слышна время от времени, напоминая страшные месяцы в подвале. Разошлись по домам. И тут же послышалось старое: «попы на мерседесах», «тунеядцы», «лишили нас психушки», возобновились посиделки на крыльце магазина и за электробудкой... Слава Богу, кто-то изменился: в обитель приходит с любовью, благодарностью.

Монастырские коты недоумевают: откуда такое непостоянство? Где, спрашивают, ваша людская логика? Вы, говорят, какие-то алогичные, товарищи люди. Бессловесные какие-то твари, уж простите за котовий славянский.

А монахини спокойно улыбаются: «Наше дело – молитва, – говорят. – Мы за всех молимся. Иначе нельзя». Коты забеспокоились: «За нас-то тоже, надеемся?» – «Обязательно! – улыбаются монахини. – Келейно!» – «А, тогда ладно. Вас, людей, не поймешь. Как у вас война, так сразу плакать и молиться. Но как только мир, вы сами себе всякую пакость устраиваете. Берите пример с нас: вот мы всегда при монастыре».

Сложно быть человеком, похоже.