В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга архиепископа Никона (Рождественского) "На страже духа". Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой работы.
Епископ Никон (крайний с права) в группе духовенства — членов Государственного Совета. Фото. 1912 г. |
Всечестному Всероссийскому Церковному Собору святителей от смиренного их сослужителя во Христе архиепископа Никона и всем отцам и братиям, участникам сего Собора, смиренное поклонение.
Настал час суда Божия над Русскою землею.
Если не спасет ее особенное чудо Божия милосердия, то она в качестве великой державы должна сойти в могилу всеобщей истории, опозоренная клеймом измены Божию призванию, и ее сыны будут столь же презренны, как изменившие Богу иудеи: имя «русского» станет таким же бранным, как имя этого богоборного народа. Страшно говорить это.
Но как ни страшно, а долг архиерея властно повелевает – не молчать. В пастырской совести грозно звучит слово Господне: Если страж… видел идущий меч и не затрубил в трубу, и народ не был предупрежден, – то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража (Иез. 33, 6). Тем громче, тем строже взывает к нам в совести нашей это слово ныне, когда мы, пастыри, собрались во имя Господа на Всероссийский Церковный Собор, чтобы вместе с боголюбивыми чадами, верными Матери Церкви, обсудить: что нам делать в наступившую тяжкую годину бедствий для Церкви и для родной земли? Страшный меч, о коем говорит пророк, можно сказать, уже висит над нами на волоске. Не думайте, что я говорю о мече Вильгельма: правда, этот враг грозит нам игом хуже татарского, грозит, может быть, не на одно столетие; может быть, вместо возвещенной свободы будет тяготеть над нами тевтонское рабство; вместо Орды наши правители будут, может быть, ездить на поклонение в Берлин; покинутые благородными союзниками за нашу измену, мы будем одиноко пресмыкаться у ног кровожадного Вильгельма и его преемников, – но не об этом мече, не об этом враге говорю я сейчас. Еще не погасла надежда на безмерную милость Божию: может быть, наше войско еще отрезвится, опомнится и с Божией помощью, по молитвам Матери Божией и заступников наших небесных, отразит этого врага. Но у нас есть внутренний враг, верный союзник Вильгельма, но много страшнее его: это – так называемый дух времени. Он уже пленяет нашу Церковь; он отравляет народную душу ядом всяких бессмысленных политических мечтаний; он вытравляет в войсках любовь к Отечеству; он вырывает из народного сердца его святую веру; под его влиянием у Церкви уже отняты школы; намечается отмена преподавания Закона Божия; под видом свободы исповеданий свободно пускаются волки во двор овчий; незаметно изгоняется из официального языка слово «Бог»; клевещут на служителей алтаря, будто они только «нервируют» солдат; распространяются сказки о фантастических богатствах Церкви; отнимается возможность в наших церковных типографиях печатать даже священное Христово Евангелие, которого верующие ищут с немалым трудом и в столицах, и в городах и не находят в продаже – воистину настает глад слышания слова Божия, – зато вместо него в тех типографиях враги Церкви беспрепятственно печатают миллионами экземпляров, явно издеваясь над Церковью, богохульное лжеевангелие безбожника графа Льва Толстого; наконец, на лепты, собираемые в церквах по копеечкам на свечи и елей пред святынями, издается возмущающий православных листок, пытающийся духовно отравить самих пастырей, которые обязаны его выписывать, а недавно тот же листок открыл особый отдел для народа, где стоит слово «народ» рядом с словом «Бог», кощунственно объединяя их общим определением: «Бог и народ, – говорит он, – это наши единственные святые святыни, других и не может быть» – и в то же время срывая корону с Креста Господня[2].
Святители Божии, стражи дома Нового Израиля! История человечества свидетельствует, что Бог каждому народу указует свое дело, свой путь на земле. Нашему русскому народу вверена величайшая святыня – вера православная. Наш святой долг не только блюсти ее в чистоте, завернутою в убрус церковных канонов и преданий, – это сумел сделать раб ленивый, скрывший талант, сберегший его, возвративший его целым господину и тем не менее осужденный за леность, – наш долг сделать сокровище наше достоянием всего мира во спасение людей. Но – смотрите: оно на наших глазах беспощадно расхищается, святыня оскверняется, народ наш изменяет своему призванию. А в этом, только в этом, по глубокому убеждению православных людей, главная цель его государственного бытия на земле. И не нашим правителям вверена эта святыня, это сокровище, – нет: Господь вверил святыню эту нам, пастырям Церкви. С нас взыщет Он за утрату ее. Над нами сбудется грозное слово пророка: народ погибнет, но кровь его от рук ваших взыщет Господь. Пора, наконец, давно пора самим нам, не стыдясь духа века сего лукавого, – увы, был и за некоторыми из нас этот грех, – покаяться и пламенным словом и живым примером призвать народ к покаянию. Пора с ревностью Илииною стать на защиту попираемых догматов и канонов Православия. Пора твердо сказать народу: кто не в Церкви, тот не со Христом, кто вне Церкви, тот против Христа. Пора громко и мужественно раскрыть народу православному всю страшную правду нашей современной духовной жизни. Ужель мы не видим, что чья-то незримая, но страшно ощутимая рука занесла меч над Православием у нас на Руси? Не гг. министры действуют тут: они – только бессознательное, послушное орудие этого пока невидимого врага. Говорю: бессознательное, потому что сказать «сознательное» было бы слишком больно за Церковь, слишком страшно за Русь, за самих деятелей. Ведь на наших глазах творилось какое-то издевательство над святительским саном: вторгаясь в дела Церкви, предвосхищая ее суд, даже, может быть, насилуя самую совесть некоторых членов Синода, г[осподин] Львов[3] вынуждал уходить с кафедр якобы по прошению даже достойнейших, глубоко чтимых чадами Церкви, послуживших ей много лет святителей и тем отравлял православный народ соблазном нарушения всяких канонов церковных.
Отцы и братия, служители и ревнители Церкви Православной! Здесь, на священном Соборе, мы стоим пред лицом Самого Главы Церкви – Господа, очи Коего, тмами тем… светлейши солнца[4], видят наши сердца. Ему мы будем отвечать за все, что скажем или постановим здесь! Призовем Его благодатную помощь, ибо, может быть, нам предстоит подвиг исповедничества. Не будем участниками того страшного обмана, в каком видимо стараются держать нас и весь православный народ в отношении к Церкви правители наши, коих мы именуем «благоверными», хотя среди них есть открытый молоканин[5]. Не к политическому восстанию против них мы должны призывать народ: сохрани нас Бог от этого; наш долг – предостеречь народ православный от того вреда, который вносится их распоряжениями в отношении веры и Церкви. Апостолы заповедали молиться за всякую предержащую власть и повиноваться ей в земных делах; они повелели чтить царей, даже идолопоклонников; но есть область, куда ни сами они, ни их благодатные преемники святители не допускали язычников, готовые всегда умереть за веру православную, за Церковь Христову. Смею думать, что настало время самой Церкви от лица ста миллионов православных вопросить правителей наших, – ведь они числятся почти все православными, – како они веруют? Можно ли по совести именовать их благоверными? Весь верующий православный народ должен знать: кто они? Веруют ли по-православному? Православный народ хочет и имеет святое право требовать, чтобы им и правили люди только православные, а наши правители, к глубокой скорби нашей, относятся к родной нашей Церкви уже и теперь как язычники; они не только отняли все ограды внешнего закона от Церкви, но и открывают свободный вход во двор Христов всем волкам еретикам, чтобы расхищать Христово стадо, подрывая авторитет пастырей Церкви, дозволяя самой пастве оценивать духовные и служебные качества пастырей и даже требовать их удаления; мало того: беспрепятственно допускают обезумевшим кощунникам печатать богохульные книги в церковных типографиях и распространять их в народе и войсках; пишут архиереям, чтобы те сокращали массовые богомоления, якобы обременяющие железные дороги, словом – действуют по известной программе исконных врагов рода человеческого – иудомасонов. Пусть же наш Всероссийский Церковный Собор громко, на всю Русь, потребует: чтобы Закон Божий был первым предметом преподавания в православных школах; чтобы школы церковные вернулись в управление Церкви; чтобы типографии духовного ведомства немедленно были возвращены их владельцам с законным вознаграждением убытков и впредь отнюдь не подвергались никаким реквизициям; чтобы массовым богомолениям было оказываемо возможное содействие; чтобы [не происходило] порабощение Церкви кому бы то ни было именем ее якобы освобождения; чтобы слово Божие и слово пастырей Церкви не было связуемо реквизициями типографий и страхом доносов со стороны какого-нибудь наборщика, как это было в деле нашего глубоко всею Русью чтимого Московского первосвятителя Макария[6], чтобы сто миллионов православных сердец не было постоянно оскорбляемо в печати кощунством над их святынями; чтобы подкупленные немцами разные лжеучители не прикрывались свободой совести для разрушения Церкви и нарушения ее мира. Всего этого требует благо православного народа, благо самих правителей его, если они хотят опираться на доверие народа: в противном случае массы православных будут считать их язычниками, безбожниками, повинуясь им не за совесть, а только за страх, готовые, как рабы, при первой вспышке недовольства пойти против них. Мы еще далеко не все знаем: мы не знаем, почему эти правители с таким как бы усердием работают над подрывом именно Православия, а не других исповеданий в России? Кто этого от них требует: совесть ли только, духом века сего отуманенная, или же тот тайный враг всего человечества, о коем я упомянул выше? Русское правительство должно знать, что Православие искони было основною стихией русской народной жизни и Церковь Православная была опорою государства. Наши правители обещают спасти Россию. Но народ православный верует, что без Бога, без Церкви не спасти ее никакому правительству. Если власть не верует в Бога, то и мы не можем всецело доверять ей, не можем заставить себя против своей совести точно исполнять все ее распоряжения, особенно касающиеся Церкви и нашей жизни в Церкви. Или уж пусть она открыто, без всяких оговорок, скажет нам, что она не верует в Бога: тогда мы будем знать, что они отреклись от Христа, что Русь уже перестала быть православною, что мы живем уже в новом каком-то языческом государстве, и будем сообразовать свои действия с тем, чему учит нас история первых веков христианства. Нам наскучили лицемерие, ложь, обман, коими окутано все, что идет из недр революции, которая, обещая какую-то свободу от царской власти, отдает народ и даже его святыни, все достояние Церкви во власть толпы буйных солдат и отравленных безбожием рабочих, очевидно руководимых врагами Христа.
Вот, отцы и братия, над чем наш долг теперь подумать. Простите мое дерзновение. Я долго молчал после переворота и теперь говорю не в газетной статье, а как епископ, пред лицом всего Церковного Собора. Ужели и мне, старику уже, больному, нельзя с полной откровенностью излить всю боль души своим же собратьям и верным чадам родной Матери Церкви? Тогда где же пресловутая свобода слова? Умереть нельзя с спокойной совестью, что [не] сказано то, чем так болеет наша православная русская душа. Да и когда же и где же еще дерзать во имя блага Церкви Христовой, как не в священном собрании ее архипастырей, пастырей и верных чад, которое в настоящее время должно олицетворять всю Русскую Православную Церковь. Да, теперь или уже – никогда! Сейчас пред этим собранием, или, говоря церковным языком, Собором, – все склонилось: нет ни Синода, ни столь гремевшего в течение двух веков обер-прокурора, ни даже мирской власти, которая сама всюду возвещает свободу совести и слова: здесь только чада Церкви с своими архипастырями, и все мы веруем непреложному слову Господа: идеже… два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их[7]. Веруем, что Он – с нами, Он – посреде нас, если только мы будем с Ним; Он слышит наши воздыхания, нашу мольбу о защищении Его непорочной невесты, нашей Матери Церкви, искупленной Его честною кровию, о защите ее от врагов видимых и невидимых, внешних и внутренних. Веруем, что слышит и – исполнит во благих моление наше. Аминь.
[1] В августе 1917 года в Москве был созван Священный Собор Православной Российской Церкви (1917–1918), определивший дальнейший ход жизни Русской Православной Церкви.
[2] Схожие мысли высказаны в «Дневнике» архиепископа Никона за 1917 год.
[3] Львов В.Н. (1872–1934) – обер-прокурор Святейшего Синода (март–июль 1917). В 1920 г. эмигрировал. В июле 1922 г. с разрешения властей возвратился в Россию и примкнул к «Живой церкви». Управляющий делами ВЦУ до мая 1923 г. и активный пропагандист обновленчества, а позже член Союза воинствующих безбожников. В 1927 г. сослан в Томск. Время его пребывания на посту «стало тем периодом в жизни Русской Церкви, который фактически положил начало революционным гонениям на нее». (Материалы по истории русской иерархии: Статьи и документы. М., 2002. С. 65.)
[4] Сир. 23, 27.
[5] Молокане – религиозная секта в России, не признававшая таинств и обрядов Церкви и отвергавшая почитание святых.
[6] Макарий (Парвицкий (Невский) М.А., 1835–1926), святитель, память 16 февраля/1 марта. Выдающийся миссионер. В 1912–1917 гг. митрополит Московский и Коломенский. Уволен на покой Священным Синодом «по просьбе московского духовенства».
[7] Мф. 18, 20.
|