Не могу надышаться Православием...

Почему нам так интересны истории людей, пришедших в Церковь непростым путем — через искушения, заблуждения, через другие конфессии, иную духовность? Потому что у этих людей есть не книжный, а личный, непосредственно переживаемый опыт сравнения разных способов внутренней и внешней жизни. Сравнения и выбора. Выбор совершается в конкретный момент. Но что происходит с человеком дальше?

Наша собеседница предпочла остаться анонимной — она считает, что ей рано еще раскрывать свою историю, свою судьбу перед всеми, кто ее знает сейчас или познакомится с ней в будущем. Назовем ее Ольгой, сообщим, что ей 36 лет, что у нее собственный маленький бизнес, и она достаточно прочно стоит на ногах. При этом она — постоянная прихожанка одного из наших храмов и очень деятельная помощница настоятеля. Настоятель, он же духовник, знает, конечно, что четырнадцать лет своей жизни — с пятнадцати до двадцати девяти! — Ольга провела в неопятидесятнической секте; что она была в этой организации весьма активна (она вообще по характеру активный человек) и входила в число лидеров.

— Оля, с чего для Вас всё это началось?

— Это началось еще в школьные годы. У меня возникали вопросы, которых я даже и не задавала никому, потому что знала, что ответов нет — ни у родителей моих, ни у учителей, ни тем более у одноклассников — их это вообще не интересовало, у них совсем другие цели были. Я в обычной семье росла, Бога в ней не отрицали — о Нем просто не говорили. А это ведь очень больные вопросы были, сердце болело: для чего я живу? Если я существую, значит, в этом должен быть какой-то смысл?..

Когда мне было двенадцать лет, брат привез мне в подарок из Саратова детское Евангелие. Я прочитала его от корки до корки. Оно очень мне понравилось. Мы жили на юге России, в столице одной из автономных республик. В нашем дворе была такая бабушка — она прожила 97 лет (умерла в девяносто пятом) и заканчивала в свое время церковно-приходскую школу. Ее единственный сын погиб на войне, больше никого у нее не было, и мы к ней заходили иногда, чем-то помогали. И она много рассказывала мне о давней жизни. О том, как встречали Пасху, как Троицу праздновали… У нее молитвы были — на листочках, переписанные. Хотя даже икон дома не было. Какое-то зерно эта бабушка, наверное, посеяла во мне. Но никто не говорил мне, что за ответами на свои вопросы я могу в православную церковь пойти. Я чувствовала себя одинокой: в семье были проблемы, отношения родителей не складывались, и близких друзей, таких, которые меня бы поняли, не было тоже.

Однажды я пришла в православный храм. Я надеялась, что найду в нем какое-то утешение. И что же — постояла-постояла, ничего не поняла и ушла. Ничего не изменилось во мне. А вопросы, они ведь никуда не делись. Если есть вопрос, должен быть и ответ на него, правда?

К тому времени у нас в школе ввели уже должность психолога. И вот однажды мы с этим психологом, женщиной, разговорились, и она вдруг спросила меня: «А ты веришь в Бога?». Я ответила, что мне очень хотелось бы в Него поверить. И тут выяснилось, что она ходит в протестантскую — так она ее назвала — общину. Может быть, мне в ту минуту просто друзья нужны были, которые бы поддержали меня в моих поисках… И даже не ровесники, а взрослые. Потому что эта женщина, психолог, сказала мне: «У тебя взрослые вопросы».

И вот в одно из воскресений мы с ней пошли в эту организацию. Проповедовал американский пастор. И он не говорил ничего плохого… Мне запомнились слова: «Вы свет миру». И я решила остаться.

Потом я переехала из родного южного города в Саратов и нашла ту же организацию здесь. Сначала я была рядовой, так скажем, прихожанкой, потом стала служительницей, вела так называемую домашнюю группу, была ее лидером. Готовила темы для занятий, мы их обсуждали, молились вместе. Конечно, никаких свято-отеческих толкований Священного Писания никто из нас не открывал. Люди эти понимали Библию так, как они ее понимали, и считали, что каждый свободен ее трактовать так, как ему нравится. Только это называлось не «как нравится», а «как тебе Дух Святой откроет». На самом деле я не думаю, что Евангелие может иметь тысячи толкований, и все они будут истинными.

— В Православной Церкви человек призван к постоянному труду над собой, он всю свою жизнь регулярно исповедуется; у баптистов, насколько я знаю, практикуется единовременное покаяние, они так и спрашивают друг друга — «Ты когда покаялся?». И считается, что после этого покаяния человек от греха свободен. А как было там у вас?

— Там человек тоже должен в определенный момент «покаяться», отвергнуть греховное прошлое. Но основное значение там придается «рождению свыше», или «крещению Духом». Покаяние и «крещение Духом» — не одно и то же. «Крещение Духом» — «рождение свыше» — это тайна, это дает Сам Господь, когда захочет, необязательно тогда, когда человек покаялся. Считается, что это может произойти с человеком в любой момент, например во время собрания, во время «прославления», то есть когда все вместе поют песни… Человек вдруг начинает говорить на «иных языках». Значит, Дух сошел и крестил его. На самом деле эти «языки» просто тарабарщина. Я не хочу много об этом говорить. Сейчас, когда меня об этом спрашивают — те немногие, кто в курсе моей истории, я отвечаю, что мне русского языка для молитвы вполне достаточно: он такой богатый!

С момента «рождения свыше» начинается новый этап в жизни человека. Считается, что после этого Бог пробуждает в нем совесть и указывает ему на его грехи: если он и грешит, то может сам, дома, разобраться и покаяться в этом, попросить Бога помочь ему исправиться.

Вы понимаете, я не могу исключать, что какие-то изменения в людях действительно происходили… если они этого хотели. Я вообще не хотела бы о других судить. У каждого свой путь.

— Что должен делать адепт секты, кроме того, что он ходит на собрания и «изучает» Библию?

— Считалось так: если ты стал членом общины, познал, так или иначе, истину, то естественным твоим духовным желанием должно быть желание проповедовать Евангелие и приводить новых людей на собрание. Нам говорили, что мы должны заполнить «пустые стулья в этой комнате — смотрите, сколько здесь пустых стульев». Если ты работаешь в какой-либо организации, ты должен, так или иначе, найти там возможность это делать. Я тогда была замужем, мы с мужем там и познакомились. Мужа привлекла возможность изучать Священное Писание, но он многого, что от нас требовалось, не принимал. В ответ на мои упреки — мол, почему ты у себя на работе (а он был охранником) не проповедуешь Христа? — он говорил: «Оля, я добросовестно исполняю свои обязанности, это и есть мое служение Богу».

Внутри этой структуры много разных групп, много разных, как там говорят, служений. Есть детские группы, детское служение. Есть группа вспоможения — это помощь в организации собраний… Человек должен принимать участие в одной из домашних групп и, в конечном итоге, становиться лидером или помощником лидера в одном из служений — так это там называется.

— Ваша потребность в сообществе людей, в друзьях, которые Вас понимали бы и поддерживали, была удовлетворена?

— Это сложный для меня вопрос… Мне хотелось этого, я сама себе внушала, что это так: что я нашла, наконец, друзей, нашла то человеческое сообщество, которое мне нужно; что я решила свои проблемы. На самом деле я принимала желаемое за действительное. Друзья познаются в беде, друг — это тот, кто всегда рядом, независимо от того, какой выбор ты сделал. Когда я перешла в Православную Церковь, все мои друзья-пятидесятники разом от меня отвернулись. Этому предшествовало очень тяжелое событие в моей жизни — смерть мужа. Я уже тогда поняла, что я по-прежнему одна, наедине со своими вопросами и проблемами.

В этой организации ты нужен как единица. А на самом деле тобой мало кто интересуется. Ты один из сотен, из тысяч. Вместо поддержки тебе сообщают о твоей вине: если ты чувствуешь себя одиноким, если ты болеешь, если ты не можешь справиться со своими проблемами, значит, что-то с тобой не так. Надо больше молиться, поститься, нужно полностью отдать себя служению, тогда этого не будет. А на самом деле душевная боль — ее ничто не угасит, никакая деятельность, хоть четырнадцать часов в сутки работай. Ты веришь тому, что тебе говорят, ты кидаешься в работу, ты пытаешься людям помогать, но от себя ты не можешь таким образом убежать — ни в какую кипучую деятельность. Тем более что это очень часто симуляция бурной деятельности. Когда на тебя навалится тоска, уныние, ты понимаешь, что эта вся суета не помогает, что только Сам Господь может тебе реально помочь.

— Что приводило людей в эту секту и кто в основном ее пополнял?

— В основном — люди до сорока. Очень много было молодежи. А что приводило? Проблемы, беды. У кого-то не ладятся дела в семье, кто-то на грани развода, у кого-то нет детей, кто-то в тяжелом душевном состоянии, в депрессии… А кто-то просто хотел бы, чтоб у него получше шли дела. Человек надеется, что здесь ему помогут. Так проповедуется: молись, и Бог даст тебе всё. Одна женщина мне сказала, помню: «Оля, ведь я здесь у вас уже полтора года, и что-то я не вижу, чтоб Бог дал мне какие-то материальные блага». Я посмеялась, конечно, я понимала, что я здесь все-таки не для этого. Я не знала, как ей ответить, но она ведь не с потолка это взяла: так ее уже успели научить. Акцент делался именно на материальное благополучие: если ты не преуспеваешь, значит, тебя отвергает Бог. Значит, ты не христианин или плохой христианин, потому что хороший христианин успешен во всех своих делах. Если ты болеешь, значит, ты мало, плохо молишься, значит, ты грешишь. Жизнь без греха — это радость, счастье, эйфория. Настоящий христианин должен всегда пребывать в этом радужном состоянии…

Это сейчас я у святых отцов читаю, зачем человеку посылаются скорби. А там нам говорили, что скорбь — это всегда наказание, что у христианина не должно быть скорбей. Сейчас я пересмотрела всё.

Надо сказать, чьей-то материальной заинтересованности во всей этой организации я не видела. Деньги из нас никто не вытягивал, подарить лидеру свою квартиру никто нам не предлагал. Там были такие перегибы на первых порах — «Христос велит оставить всё, бросай свой университет, иди проповедовать Евангелие». Но потом этот градус снизился. Я получила образование, мне никто в этом не препятствовал.

— И все-таки Вы много ездили с проповедью?

— Не так много, в основном по области. Мы ездили, как правило, туда, где были уже наши общины. Помогали им, организовывали курсы, проводили собрания, проповедовали, проводили Рождество, Пасху… Самая дальняя поездка у меня была в Узбекистан. Там, в Ташкенте, наши «братья и сестры» действовали очень активно. И среди русских, и среди тех узбеков, которые принимали христианство. Большинство узбеков относились к нам мирно, могли нас послушать, но потом всегда говорили, что свою веру — ислам — менять ни на что не собираются.

Вы понимаете, мы были искренни во всем! Я верила, что делаю правильные вещи; что несу свет этому миру, несу евангельскую истину. Это и держало меня там четырнадцать лет. Это сейчас я понимаю, сколько именно неистинного было в нашем деле.

— В чем заключается эта неистинность?

— Если не вникать глубоко, можно, конечно, поверить, что «всё то же самое». У вас Христос и у нас Христос, у вас Пасха, и у нас в тот же день Пасха. Неопятидесятники верят в искупительную Жертву Христа, изучают те пророчества о Нем, которые есть в Ветхом Завете, — мне и сейчас, в Православной Церкви, моя подготовка очень помогает. Но у них холодное отношение к христианским символам. Икон у них нет. Но главное — то, что у них умаляется величие Бога. Открыто об этом не говорится, но если проанализировать всё, что нам преподносилось, то станет ясно: не Бог там ставится на первое место, а человек, который «всё может в укрепляющем его Иисусе Христе». Даже, например, миллионером стать за один год…

У неопятидесятников не учат смирению, там нет иерархии ценностей, там материальное подменяет духовное. Бог там фактически поставлен в услужение человеку, его земным потребностям, его честолюбию, гордости. И это очень хорошая почва для гордости на самом деле: гордыня у людей там расцветает просто пышным цветом. И слава Богу, что мои скорби во мне эту воспитанную там гордыню… поколебали по крайней мере. Я, конечно, не могу утверждать, что совсем от нее освободилась, но главное произошло: я поняла, насколько я была горда. И не только сама была горда, но и несла это другим людям.

— А как стало накапливаться неудовлетворение? Что подвигло к решительному разрыву с сектой?

— Я не знаю, как бы я вышла оттуда, если бы не трагедия, которая в моей жизни произошла. Я уже говорила о ней — это смерть мужа… Когда это случилось, я стала ходить в православный храм. Знаете, иногда человеку достаточно один раз войти… У меня есть знакомая многодетная семья, и вот дети попросили родителей показать им православный храм, показать иконы. Они пошли с детьми смотреть иконы и остались в храме навсегда, хотя до того тоже десять лет провели в нашей организации.

Муж сгорел от саркомы очень быстро, буквально за две недели. То есть он заболел, может быть, и раньше, но не хотел лечиться, и я не могла вмешаться в ситуацию. Я могла только молиться о нем, и молилась, но у меня возникло ощущение, что молитва моя не принимается… Он умер на моих глазах, вы понимаете, это переворачивает…

После этого я продолжала ходить на собрания нашей организации, но всё это шло уже мимо меня, совершенно мне не помогая, не трогая моей души. Более того, я поняла, что здесь проповедуется нечто совершенно пустое.

— Почему пустое?

— Пустое, потому что это вообще не касается вечности. И не касается жизни духа. Все вопросы — только о нашей земной жизни. Помолимся, чтобы не болеть, чтобы у нас были деньги… Я почувствовала приземленность, утилитарность всего этого вероучения. Вы понимаете, когда близкий человек у тебя на руках умирает, а здесь: «Ура, я всё могу в укрепляющем…» О чем тут говорить, какое «всё могу»… Я поняла, что не могу больше в этом участвовать. Но это совсем не просто для меня было — взять и уйти. Там ведь не только годы прошли, а именно лучшие годы. Недели две я вообще как чумная ходила и думала: «Господи, неужели Ты меня оттуда выводишь? Через четырнадцать лет?.. Почему вдруг, что это значит?». Я думала, сойду с ума, так было тяжело!

— Значит, Вы не сами выходили, а именно чувствовали, что Он Вас выводит?

— Да. И вот настало то собрание, на котором я сидела и совершенно отчетливо понимала: я здесь последний раз. Больше я сюда не приду.

— Вы ни с кем в секте этот вопрос не обсуждали, никого в известность о своем намерении не ставили?

— Я была у старшего пастора, мы довольно долго с ним беседовали и о Православии, и о тех мыслях, которые у меня возникли, — что здесь умаляется величие Бога, человек ставится на первое место… Но ничего такого, что меня бы успокоило или убедило, я от него не услышала. Как обычно там говорили: «Если у тебя возник вопрос, жди ответа, Бог тебе его даст». И постоянная загрузка разума, рассудка: всё, что нужно, ты должен понимать именно на этом уровне. А когда я пришла в Православие, первое, что я почувствовала: мозг отдыхает, работает сердце. Это было так непривычно! А еще было непривычно то, что ты приходишь домой и не чувствуешь усталости. Когда я приходила с наших собраний со всем их музыкальным сопровождением, песнями и т. д., я валилась с ног и засыпала. А тут мне хотелось остаться еще на одну такую же всенощную…

— Наверное, многие уходят из подобных организаций просто потому, что им в один прекрасный день это всё надоедает, уходят, так скажем, в пространство. Но Вы­-то не в пространство, Вы в Церковь пришли. Прийти ведь всегда труднее, чем откуда-то уйти. Уйти — это шаг по ровной дороге, а прийти — это шаг вверх.

— Я думаю, что не смогла бы сделать этот, как Вы говорите, шаг вверх, если бы не Господь, Который действительно не оставляет нас, ищущих Его… Но это не значит, что мы сами должны руки опустить. У меня было понимание, заложенное еще там: я не могу без Церкви Христа. Я не могу без молитвы. И когда я пришла, наконец, в православный храм, я, может быть, не всё понимала, но душа потянулась, сердце почувствовало: вот, это — мое.

— А практическое сближение с чего началось?

— С исповеди, конечно, и с Причастия. И со встречи с очень хорошими людьми — родителями теперешнего нашего настоятеля. И они, можно сказать, заложили во мне основы будущей моей церковной жизни. Они окружили меня такой любовью, заботой… Я могла просто прийти к ним домой, посидеть среди икон и лампад, даже прилечь и заснуть и только сквозь сон почувствовать, что меня укрыли шубой. И это действовало сильнее любой проповеди — любовь. Я понимала, что они любят меня по-настоящему, и это было совсем не то, что в прежней моей общине, где ты нужен, только пока… нужен. В Православии единство верующих, соборность совершенно по-другому ощущается.

А еще была встреча с книгой. Вскоре после трагедии с мужем я поехала в Санкт-Петербург — Вы знаете, там есть такой книжный магазин «Слово», где представлена литература всех конфессий. И мне попалась книга «Слава Богу за всё» — это жизнеописание священномученика Илии Четверухина… Я читала ее на верхней полке в плацкартном вагоне. И у меня было такое желание — слезть с этой полки, на колени встать и покаяться, наконец, по-настоящему. Меня поразило то, как эти люди жили, как они были готовы за свою веру, за Истину умереть. Эта книга меня перевернула, пока я ехала… Любовь к Православию и через книги тоже ко мне пришла или, иначе скажем, во мне проснулась. На первых порах моего воцерковления я много очень читала, не ленилась читать. Сейчас, может быть, читаю меньше.

Мои новые друзья, родители батюшки, очень тактично, осторожно помогали мне подготовиться к исповеди, они боялись меня чем-то задеть, что-то во мне надломить. Потом мы с ними начали ездить в паломнические поездки — в Дивеево, в Санаксары, наконец, на Святую землю.

— А трудности, искушения были?

— Конечно! Прямо с самого начала они и начались. Эти вопросы, которые привели меня в свое время в неопятидесятничество, они ведь не ушли никуда, и мне не ответили на них вот прямо так сходу в православном храме. Уже после прихода в Православие у меня бывали приступы уныния, тоски, неудовлетворенной духовной жажды. И мама нашего настоятеля объясняла мне: «Оля, пока ты живой человек, ты будешь задавать вопросы. Если душа болит, значит, она живая, и это нормально». Я не знаю, может быть, мне нужно было эти вопросы перерасти? У кого-то я читала: жизнь нужно любить больше ее смысла. Вот день, вот мы с Вами сидим — вот он, смысл, вот она, жизнь. А в эти дебри, в которых ты ищешь непонятно чего… в них, может быть, лукавый уводит. Гораздо позже начались глубокие исповеди, когда я буквально физически чувствовала, что грехи из меня выдергиваются с корнем.

Главное, что у меня сейчас есть, — чувство свободы. И дело даже не в том, что здесь, в Православной Церкви, никто на меня не давит. Никто не говорит: «Ты должна молиться в день не меньше часа, Библию читать не меньше двух часов, иначе твои отношения с Богом угаснут». Здесь я чувствую, что Господь дает мне выбор: Он не заставляет меня идти к исповеди, ко Причастию, молиться, стоять всенощную — это мой выбор, я делаю его по любви. Если я люблю Бога, значит, я буду любить Его дом — храм; буду нормально относиться ко всем людям, которые в него приходят, и это всё идет именно от сердца, не от обязанности — два раза в неделю посещать тетю Машу, такой-то процент от моих доходов пожертвовать на благотворительность и так далее. Нет такого загона, как там: должна, должна, должна. Здесь я никому ничего не должна, хотя я постоянно участвую в жизни прихода, помогаю нуждающимся, делаю всё, о чем батюшка просит. Именно с удовольствием делаю, с благодарностью. Вот уже четыре года, как я не могу надышаться Православием.

— Моя коллега, православный, воцерковленный человек, очень переживает за свою подругу, входящую в одну из псевдопротестантских организаций. И периодически задает вопрос: «Как ее оттуда вытащить?». Я обычно отвечаю, что вытаскивать и затаскивать вообще никого никуда не нужно — выбор человек может сделать только сам. А что бы сказали Вы, что бы Вы посоветовали?

— Человеку действительно ничего не навяжешь. Если это происходит с другом, с близким человеком, нужно прежде всего сохранять отношения. Продолжать дружить. Ни в коем случае не ссориться из-за разногласий. Самому, первому, на эту тему разговора не начинать. И — помогать. Помогать во всем, в чем можешь, насколько это возможно. Болеет человек — навести, потерял работу — помоги найти новую. Ну, что-то такое, может быть, элементарное, но очень человеческое. Это так ценится! Одна моя знакомая вышла оттуда и теперь говорит: «Я поняла, что никому там не нужна была на самом деле. Вот, я перестала ходить на собрания, и мне никто не звонит». Эта моя знакомая, Надя, сама подняла тему Православия в наших разговорах. Она задает мне вопросы. Я не всегда, к сожалению, могу на них ответить. Приходится у батюшки спрашивать.

* * *

Когда мы с Ольгой расстались, я задумалась о том, почему эта молодая женщина с ее непростой и очень далекой еще от конца историей произвела на меня такое впечатление…

Потому, наверное, что она — человек цельный и внутренне честный. Именно эти качества с неизбежностью заставляют человека искать истину… И позволяют ему ее найти. Понятно, что никто из нас не прозорливец. Но в данном случае можно надеяться: у моей собеседницы доброе будущее.

Журнал «Православие и современность» № 40 (56)