«Литература – это наше всё!»

О том, почему опасения вызывает нынешняя школьная программа по литературе, будут ли наши дети читателями, в каком направлении движется сегодняшняя русская проза, что читать и где искать интересных авторов и как пишущей братии служить Отечеству, мы беседуем с писателем, публицистом, журналистом Сергеем Шаргуновым, главным редактором портала «Свободная пресса», членом Патриаршего совета по культуре и недавно созданного Общества русской словесности.

Сергей Шаргунов

«Я рос, окруженный книгами»

– Сергей Александрович, вы начали публиковаться довольно рано и в 21 год уже были лауреатом литературной премии. Что повлияло на выбор такого жизненного пути?

– Так получилось. Я рос, окруженный книгами. И будучи совсем маленьким, года в 2–3, подходил к полкам, брал одну из книг, начинал листать, еще не понимая смысла написанного и относясь к буквам как к неким узорам… Я перерисовывал буквы, перерисовывал слова, обводил каждое слово в рамочку, еще не понимая его значения. Это не хвастовство. Это правда. Так что писать я начал раньше, чем читать.

– Вам было интересно заниматься такой детской каллиграфией?

– Да. Какая-то логоцентричность уже в этом проявлялась.

– Сколько лет вам было?

– Я был совсем маленький. 2–3–4 года.

– А какие книги составляли семейную библиотеку?

– Очень разные. Были, например, жития святых, некоторые в таких домотканых обложках – самиздатских переплетах. У папы в рязанской избушке была подпольная типография, которая выпускала богослужебные тексты и некоторые книги житийные и святых отцов, которые распространялись в церковной среде. Ведь людям, приходящим в храм, нужна была какая-то духовная литература. Потому отец и шел на такой риск. Конечно, эти книги были вокруг меня.

– Книги на церковнославянском вас тоже привлекали?

– Я очень рано начал бегло читать на церковнославянском и по-прежнему читаю.

– Ваш отец протоиерей Александр Шаргунов как-то влиял на круг вашего чтения? Какие книги советовал? И от чего, может быть, отговаривал?

– Конечно, влиял и продолжает влиять. Но не могу сказать, что мне что-то запрещали.

– А что за книги были первыми, помните?

– Помню, как впервые, например, стал читать Библию. Мне было совсем немного лет тогда. Правда, до этого мама мне рассказывала о библейских событиях.

А одним из моих любимых чтений в детстве были жития святых.

– Святителя Димитрия Ростовского?

– Разные. В том числе и собранные монахиней Таисией, куда вошли и жития новомучеников и исповедников Российских.

В нашей семье, кстати, хранилась часть останков Царственных мучеников, которые были найдены Гелием Рябовым и о которых сейчас продолжается спор. Но он был убежден в их подлинности.

– Те самые, что сейчас захоронены в Петропавловской крепости?

– Да, те самые.

– А как они к вам попали?

– Нашедшему их человеку нужно было их где-то сохранить. И он пришел к отцу. У нас хранилась часть останков.

– Такая удивительная связь.

– Удивительная. Причем об этой находке не знал никто: ни наши близкие, ни знакомые, не знала Москва, не знал мир. А нашей семье это было известно.

Это такая мистическая история, имеющая некую связь с судьбой моих родителей, потому что папа учился в Суворовском в Свердловске. Моя бабушка по маме, писательница Валерия Герасимова, училась в гимназии в Екатеринбурге с дочерью Юровского, убившего царя.

– Несколько месяцев назад один издатель сказал, что вытеснение бумажной книги книгой электронной будет происходить независимо от желаний и эмоций читателей и издателей. Вы согласны с этим?

– У меня пока нет такого впечатления. Не хочу пускаться в инфантильный сентиментализм, но скажу честно: мой ребенок окружен книгами, при том что он постоянно всегда в гаджетах, ищет там информацию, как и я. Но все равно книга – это книга. И я думаю, так и будет всегда. В свое время прогнозировали отмирание театров, потому что появилось кино, потом отмирание кино, потому что видики появились, потом говорили, что не будет телевидения, потому что появился интернет, но всё уживается.

Конечно, огромное количество людей и электронными книгами пользуется, и с мониторов тексты читает. Но мне сама по себе книга дорога, дороги полки с книгами, в удовольствие протянуть руку, снять книгу с полки… Особенно хороши старые книги, с которыми связана твоя жизнь. Листаешь: вот сок красной смородины – когда-то читал в саду летом, вот карандашная галочка… Зачастую это просто комфортнее, удобнее, ведь свет от монитора утомляет. А когда ты можешь, например, на сон грядущий почитать книжку, полистать ее, заложить какие-то страницы, подчеркнуть что-то – это совершенно другое ощущение.

«Воспитывать надо легко и весело»

– Как сегодняшним детям, уже привыкшим к гаджетам и компьютеру, привить вкус к чтению?

– Это для меня, как и для других родителей, вечный вопрос. Моему сыну 10 лет, и я вижу, что гады гаджеты вокруг него везде. С одной стороны, вроде бы нужно здраво ограничивать пользование ими, но, с другой стороны, все равно ребенок находится в социуме, он ходит в школу, общается со сверстниками… Так что искусственно это ограничить просто невозможно.

Здоровый воинственный мальчишеский настрой стимулирует тоже любознательность

Но вот что удивительно и что меня радует: в последнее время сын стал километрами учить стихи. А недавно прочитал мне текст на 15 рукописных страницах о Куликовской битве – сам написал его. Так что айфон и айпад оказались полезным. И любознательность они не всегда отбивают. Мой сын устраивает мне забавные экзамены, расспрашивая обо всех правителях России, начиная с Рюриковичей. Надо повести его на выставку владыки Тихона! Не могу сказать, что ребенок какой-то уникальный: ему интересно все то, что и его сверстникам – и игры, и онлайн-каналы ютуберов… Был период и безумного интереса к дурацкому реслингу – это такие театрализованные поединки. Но в мальчишеской природе – интересоваться спортом, соревнованиями. И такой, в сущности, здоровый воинственный мальчишеский настрой стимулирует тоже любознательность: ребенок начинает смотреть, когда какая битва случилась, кто был полководцем. Уже не меня расспрашивает, а сам посмотрел и о Куликовской битве, и о Полтаве, и о войне с Наполеоном…

А если говорить о любимых книгах… Он довольно рано стал читать Гоголя.

– А сколько ему было лет?

– Лет 6. Его заинтриговал жуткий сюжет «Вия». И он написал по мотивам свой рассказ, где все злые силы побеждал священник.

– «Вий» – немного не детское чтение, вам не кажется?

– Но ребенок окружен таким трешем в нашей действительности, что не нужно тревожиться, будто бы классика способна как-то шокировать. А в этой повести Гоголя – занимательный, почти сказочный сюжет. Дальше Ваня стал читать уже «Тараса Бульбу». Вообще большая литература всегда интересна, всегда может увлечь. А для детей ведь главное – чтобы было интересно.

– Вы, как родитель, много времени тратите на воспитание сына?

– Надо воспитывать легко и весело, но при этом воспитанию нужно уделять каждую свободную минуту общения с ребенком. И каждый раз, когда мы с сыном что-либо обсуждаем, я думаю о том, насколько могу ему помочь, сделать его более развитым, благородным, воспитанным, насколько может пригодиться каждое мое слово. И стараюсь рассказать ему что-то новое, как-то его заинтересовать, сдвигаю его в сторону творчества. Это важно. Заходит о чем-то разговор – какая-нибудь история, факт интересный, цитата… Все начинается с интереса.

А гаджеты, видео… Есть неплохие мультики, кстати говоря, о Дмитрии Донском, преподобном Сергии Радонежском… В четыре года мой сын посмотрел, например, «Лебеди Непрядвы»; о Евпатии Коловрате есть интересный мультик… (Смеется.)

– Вы много ездите по стране, часто выступаете в школах в разных городах, общаетесь с ребятами. Можете сразу определить, с кем из них родители много занимаются, а кто обделен, скажем так, родительским вниманием?

– Я немало общался и с детдомовцами и много говорил о том, что они выпускаются в жизнь совершенно не знакомыми с ней. Если б вы знали, какое количество детдомовцев в прямом смысле выброшены на улицу, потому что они оказались не приспособленными к нашему опасному социуму, их обманули в кратчайшие сроки и отняли у них жилплощадь!

Вот вам пример на тему значимости воспитания в семье. Ведь эти дети всю свою маленькую жизнь находились под наблюдением, среди вполне заботливых людей. Но что может заменить дом, семью, родителей? Каких бы ни было, но родителей. Это тоже очень глубокая тема. Потому что даже элементарные навыки все равно даются в семье.

Важно и домашнее воспитание, но и школа тоже, потому что полдня, как минимум, ребенок проводит в школе.

«Вариативность школьной программы – это диверсия»

Сергей Шаргунов

– Да. Знаете, я ведь и сам преподаватель. Много раз вел уроки в челябинском 31-м лицее, с этого сентября согласился преподавать в Литинституте в Москве…

Очень важно, что именно из русской литературы дети будут читать в рамках школьной программы. Мы настаиваем на том, что в школе должен быть круг обязательных произведений. Главнейшая задача Общества русской словесности и Патриаршего совета по культуре – добиться того, чтобы Министерство образования утвердило единый учебник по литературе. Дело не в дидактике, а именно в том, какие произведения включены в школьную программу. Надо провести нормальный форум педагогов, они должны посмотреть друг другу в глаза, услышать друг друга…

– А в чем опасность сегодняшней программы?

– Беда нынешней программы – ее так называемая вариативность, которая подразумевает хаос.

– Вариативность – это возможность выбора?

– Вариативность – это данное учителю право самому решать, о чем рассказывать, а о чем нет. И в двух рядом стоящих школах могут оказаться совершенно несовпадающие программы по литературе.

– Школы могут быть в одном квартале? В одном районе?

Сегодня в школе не говорится о стихах военных лет, о фронтовых поэтах. Нет даже «Василия Теркина»!

– Конечно. Простой пример: не говорится о стихах военных лет, о фронтовых поэтах. Нет даже «Василия Теркина»! Должен быть национальный канон литературы, в который должны войти как обязательные все ключевые произведения нашей словесности от древнерусских летописей, от «Сказания о Петре и Февронии Муромских» и «Слова о полку Игореве» до Александра Твардовского, Николая Рубцова, «чудиков» Василия Шукшина…

Еще одна важнейшая и страшнейшая тема – это сокращение количества уроков русского языка и литературы. Надо сражаться за то, чтобы гуманитарные дисциплины были полновесно представлены в школе. И еще одна тема – сочинение. Когда удалось вернуть сочинение в школу, оказалось, что сами учителя уже не знают, что это такое. Раньше был такой подход: «тема раскрыта» или «тема не раскрыта», а сейчас сочинение воспринимается просто как отписка. А ведь способность человека хоть как-то сформулировать свою мысль письменно – важнейшая.

Повторюсь, нужно договориться, что входит в канон, что является обязательным для изучения в школе, а что факультативно. В противном случае мы просто теряем школу и образование. Смешно полагаться на наших учителей, особенно учителей нового поколения. Ведь система нормального профессионального образования разрушена, и как нет нормально подготовленных специалистов и рабочих для промышленности, так нет и нормально подготовленных специалистов в области образования. И теперь еще в угоду дикому квазилиберализму говорят, что и не должно быть обязательных произведений по литературе. Ну что за бред! Это же настоящая диверсия.

– Сергей Александрович, вы произнесли слово «диверсия». Но диверсия – это что-то совершённое намеренно. Намеренно создана такая ситуация в нашем образовании, или это чье-то, скажем так, недопонимание каких-то важных вещей?

– Тут многое переплетено. Что-то происходит из-за заблуждений или следования определенным стереотипам. Есть люди, которые болезненно относятся к русской истории, к народу, которые выступают за всевозможные социальные эксперименты. Например, та шоковая терапия, которая проводилась у нас в 1990-е годы и продолжается по сегодняшний день, обусловлена в значительной степени бездушием, отсутствием сочувствия к людям и связана, несомненно, с презрением к абсолютному большинству жителей нашей страны.

То же самое можно сказать и о системе образования. Когда под копирку переписывались какие-то западные рецепты, это происходило при абсолютной готовности безоглядно и бешено экспериментировать и при пустом и холодном сердце.

Россия нередко оказывалась в положении между хищником и чужим – теми, кто как чуждую воспринимает отечественную реальность

Вообще Россия нередко оказывалась в положении между хищником и чужим. Хищник – это вороватая бюрократия, лишенная идей, а чужой – это вполне мотивированные люди, которые просто как чуждую себе воспринимают отечественную реальность, нашу историю и культуру. И потому они считают, что нужно перекодировать нашего человека. И вместо того, чтобы, например, учитывать великий промышленный опыт нашей страны, решили за бесценок продать предприятия. А старики и дети, рядовые труженики – все побоку, и к ним нет никакого сочувствия.

В образовании – такая же ситуация. Был великий опыт российского образования, замечательная гимназическая система, было уникальное советское образование, фундаментальнейшее. Решили все это перечеркнуть, поэкспериментировать. Ввести, например, Болонскую систему. Что за этим скрывается, и кто за это будет отвечать? Вот вопрос. И, к сожалению, эта политика на всех уровнях продолжается и сегодня. Против этого я восстаю, протестую и сражаюсь.

«Настоящая литература всегда занимательна»

Сергей Шаргунов

– Сегодня нет школьника или студента, да и, пожалуй, людей постарше, которые бы не читали книги о Гарри Поттере. Многие православные не принимают подобного рода литературы. А как вы относитесь к ней?

– Без надрыва. Мне понравилась книжка «Дети против волшебников» Никоса Зерваса, которая была и остается популярной не только в православной, но и вообще в русской читающей среде. Мне кажется, это яркий талантливый ответ Джоан Роулинг. А вообще детям всегда будет интересно читать о чудесном. Потому так популярен и Толкин, и серия про Нарнию. Это вполне естественно. И мой ребенок смотрит фильм про хоббита.

Я сам в детстве с удовольствием читал Толкина и не вижу в этом ничего зазорного. Вообще интерес к приключениям, интерес к фантасмагорическому, к волшебному заложен в душу ребенка, и надо видеть в этом хорошее, тягу к чуду. А если во всем видеть только ложный мистицизм, тогда давайте запретим и Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя. А сказки? Они тоже полны разных чудес.

– А чем, на ваш взгляд, можно объяснить интерес уже взрослого человека к приключениям, к рассказам, к сказкам?

– Настоящая литература всегда интересна, всегда занимательна. Вот, например, «Судьба человека» Михаила Шолохова или его «Донские рассказы»… А рассказы Бунина? А повести Валентина Петровича Катаева, о котором я только что написал книгу? Хорошая яркая литература всегда захватывает, и людям нужен экшн, людям нужны события, людям нужны действия, драматургия. И это замечательно. Почему так популярна книга владыки Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», чем она так хороша, чем так пленила людей? Кроме той духовной глубины, которая в ней есть, еще и тем, что она очень драматургична. Там не только стремление к светлому чуду, но и каждый раз занимательные истории, сюжеты, события. Это очень важно для читателя.

Но существуют еще приключения идей, существуют еще приключения слов: эпитеты, метафоры, краски…

– В книжных магазинах довольно много разнообразной литературы, и неискушенному читателю нелегко во всем этом ориентироваться. Как выбрать хорошую книгу, как не ошибиться?

– Каждый год выходит пять-семь интересных книг. А помочь сориентироваться могут короткие списки литературных премий, несмотря на, быть может, какую-то ангажированность некоторых из них. Книги, попадающие в короткие списки, как правило, достойны, даже если они и не становятся победителями этих премий. Это такие премии, как «Горьковская премия», «Ясная поляна», да и те же «Национальный бестселлер» и «Большая книга». Можно упрекать некоторые премии в тенденциозности, но, тем не менее, по-настоящему хорошие книги не пропадают.

Я, будучи главным редактором интернет-портала «Свободная пресса», несмотря на понятную нерентабельность культурно-литературных текстов, всегда даю у себя на сайте рецензию, особенно по выходным, на интересные книги.

Мне кажется, что сейчас растет интерес к литературе в жанре нон-фикшн, например к биографиям писателей. Могу рекомендовать последнюю книгу Алексея Варламова – о Василии Макаровиче Шукшине – и все его ЖЗЛовские тексты. Мой общественный оппонент Дмитрий Быков написал книгу о Маяковском, и я с удовольствием ее куплю – думаю, будет очень интересно. Безусловно, интересны книги Павла Басинского о Льве Толстом. Захар Прилепин написал о трех поэтах – «Непохожие поэты». У меня выходит в мае 700-страничная книга о Катаеве.

И среди прозаиков тоже есть прекрасные авторы. Например, Михаил Тарковский, из Москвы уехавший в тайгу. Могу рекомендовать его повесть «Енисей, отпусти!». Назову и не самых раскрученных писателей: Игоря Малышева, который несколько лет назад написал забавную повесть под названием «Лис», полную медовых сказочных лесных тайн и приключений; Александра Терехова, захватывающего писателя, и его роман «Каменный мост»…

Есть хорошая, сложная, сюжетная, метафоричная русская литература. Она вдруг стала очень нарядной в последнее время. Есть, конечно, некий соблазн излишнего модернизма, но, тем не менее, это качественная, яркая литература. Одновременно возникло внимание к достоверности. Еще в начале 2000-х годов я написал манифест «Отрицание траура», который был опубликован в журнале «Новый мир», где констатировал торжество отечественного постмодернизма, когда вместо человека зияет провал и, в общем-то, преобладает литература стеба, и прогнозировал возникновение литературы более реалистичной. Этот прогноз сбылся. Сегодня мейнстримом, столбовой дорогой русской литературы стала реалистическая проза.

– Сергей Александрович, вы, как я знаю из ваших интервью, читаете и молодых авторов, которые присылают вам свои тексты. Какую бы характеристику вы им дали?

– Когда общаешься даже со старшеклассниками или студентами, обнаруживаешь, что каждый из них, по выражению Горького, мог бы написать гениальное произведение о самом себе. Но, к величайшему сожалению, они предпочитают писать всякую фантасмагорию.

Пишут об инопланетных мирах, о каких-то роботах…. Это некий тренд. Но я хочу сказать простую вещь: мне кажется, что и в литературе, и в журналистике просторно, есть место новым талантливым людям. Эта дорога открыта. И если появится человек, способный написать реалистический яркий рассказ, и автор, и его текст, конечно, будут замечены. И я буду очень рад этому. Для меня всякий чужой талант – это не повод для зависти, это повод для радости.

«Миссия писателя – заступаться за слабых и служить Отечеству»

Сергей Шаргунов

– А какой вы видите русскую литературу в будущем?

– Движение в сторону реализма продолжается и одновременно есть и фантасмагория, и гротеск, что тоже неплохо; есть сатира от Юрия Полякова, есть такой постмодерн, замешанный при этом на народничестве и остром чувстве социального, как у Михаила Елизарова. И мне кажется, что как раз в сторону народничества и будет сдвигаться наша литература. Это вечная ее тема, большие вопросы.

– То есть идет возрождение традиции В. Белова?

– Буквальное воспроизведение деревенской прозы вряд ли получится, но внимание к человеческой личности, к людям из народа, как это было у Белова, Абрамова, Распутина и у многих других писателей, возродится.

Нужно вернуться к рассказу об отдельном человеке – о рабочем, враче, военном, учителе

Мне кажется, сейчас и в литературе, и в журналистике нужно вернуться к портретному жанру, к рассказу об отдельном человеке – о рабочем, военном, инженере, учителе, враче…

Например, очерк, показывающий конкретных людей с их судьбами, болью и надеждами, всегда важен для меня и как для военкора. Именно такие тексты я привозил с войн – и из Южной Осетии, и с Донбасса. И у себя на сайте мы отдаем приоритет живым невыдуманным человеческим историям. Из этого потом может получаться сильная литература.

– Вы как-то сказали, что наше общество захлестнуло насилие – оно повсеместно. Литература может этому насилию противостоять?

– Надо приходить на выручку. Русские писатели – и Чехов, и Короленко, и Лев Николаевич Толстой, и Федор Михайлович Достоевский шли на выручку человеку. Пафос того же народничества – заступаться за слабых. Вспомним и пушкинское «милость к падшим призывал». Для меня это всё заветы. Так же, как и грибоедовский принцип служения Отечеству, соединенного со свободомыслием. Я никогда не был слепым разрушителем-нигилистом, остаюсь свободомыслящим человеком и верным своему Отечеству. И эти темы важны, я думаю, и для литературы.

Об этом я часто пишу в очерках, в рассказах. Надо идти на выручку к людям. И дело не только в несправедливости, которая может быть и в полицейском участке, и в тюрьме. Она повсеместна. А сейчас мы вдобавок переживаем время, когда снова тень бедности легла на людей. И мы так и не поддержали своего производителя, у нас по-прежнему значительная часть элиты связана с Западом. Причем не так, как было в Российской империи, в Советском Союзе, когда брались лучшие технологии и создавались замечательные заводы или строились города, а выводом и вывозом капитала и своих детишек туда. И потому бюджет, как мы видим, пополняется за счет самых обездоленных.

Я недавно вернулся с Урала. Дороги разрушены, массовые сокращения, рост платежей за коммунальные услуги, к которым прибавились еще и поборы в счет так называемого капремонта – а это вообще просто подлость.

– Капремонт, кажется, уже везде прогремел…

Очень важно ставить вопрос о справедливости, потому что наш народ не должен быть унижен

– Капремонт – это, по-моему, самое бранное слово в русском лексиконе сегодня. Поборы за счет садовых участков. Люди прежде платили 3 тысячи за гаражи, теперь должны платить 6 тысяч и т.д. Откуда брать эти деньги? И где справедливость? Вот это то, о чем сегодня должен честно говорить писатель, оставаясь патриотом, не стремясь к разрушению страны. Очень важно ставить вопрос о справедливости, потому что наш народ не должен быть унижен.

– Вы упомянули Грибоедова – не только большого автора, но и блестящего дипломата.

– Да, он участвовал в разработке Туркманчайского мирного договора. Могу рекомендовать вам свое эссе о нем «Космическая карета» из сборника «Литературная матрица» – учебника для вузов.

– На ваш взгляд, чему могут поучиться у отечественных деятелей прошлого сегодняшние люди, в том числе и оппозиционеры? Как вообще вести диалог с властью?

– У нас слово «оппозиция» тоже превратилось в ругательное, в том числе по вине той псевдо- и квазилиберальной прослойки, которая полностью приватизировала этот бренд. А когда люди противопоставляют себя не столько чиновникам-коррупционерам и ворам, сколько абсолютному большинству жителей страны и самому историческому пути России, тогда они обрекают себя на морально-психологическую изоляцию. Это вот та самая драма чужого, о которой я говорил. У нас значительная часть элиты и те, кто называет себя либеральной оппозицией, повязаны между собой.

А одно из последних важнейших событий в нашей новейшей истории – это воссоединение Крыма с Россией. И за это я очень благодарен государству. Я на протяжении 20 лет болел за русских крымчан. И крымский фактор дал еще и надежду на отрубание наших элит от тех территорий, о которых можно сказать евангельскими словами: «Где сокровища ваши, там и сердце ваше». Вот модное выражение могу употребить: «надеюсь на национализацию элит».

Нужны на всех уровнях нормальные патриотично мыслящие люди, которые будут честно и прямо говорить о тех горячих бедах и проблемах, которые есть, и стараться их исправить, предлагать, как можно их исправить. И не просто говорить – делать все, что от них зависит… Конечно, власть не должна быть с берушами в ушах. У нас, например, само понятие «правозащита» оказалось полностью дискредитированным. Оно похищено определенной тусовкой, которая интересуется собой и существует в пределах своего круга, а нужна русская правозащита, нужно думать об абсолютном большинстве нормальных и, к сожалению, бесправных людей.

«Русская литература – как крест»

– А как бы вы ответили на такой вопрос: что есть русская литература?

– Русская литература – это удивительным образом основа русской жизни. Вообще у нас есть Православная Церковь, есть армия, есть природа и великая русская словесность. Есть выражение: «Пушкин – это наше всё», а я бы сказал: и литература – это наше всё. Она ставит острейшие, «последние» вопросы, она отражает весь максимализм, всю глубину русского характера. Какова страна, такова и литература, таков и язык. И когда Тургенев говорил о великом и могучем, но и свободном языке, он говорил и о стране, о народе. Помните: «Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»…

Русская литература – это литература, где есть небо, где есть страдания, где есть поиски и пасхальная радость и баснословный, невероятный русский язык. Зачастую лучшие наши произведения не переводимы: сложно перевести Лескова, сложно перевести даже Александра Сергеевича Пушкина, сложно перевести Ивана Алексеевича Бунина, чтобы передать все очарование нашей литературы.

В русской литературе и вся сложность психологической и человеческой жизни, личности, и повернутость ввысь. Вообще русская литература – как крест: устремленность ввысь и одновременно – достоверность, умение передать тончайшие аспекты горизонтали.