Вещий Олег, князь Киевский

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Приношение Олегу дани покорёнными племенами (884). Миниатюра из Радзивилловской летописи, конец XV века

Предыдущие фрагменты:

• Княжение Аскольда и Дира в Киеве и Фотиево Крещение Руси
• К вопросу о происхождении этнонима «русь»
• Норманисты и антинорманисты. Трехсотлетний спор
• Призвание Рюрика
• Восточные славяне в предысторическую эпоху и их верования

После смерти Рюрика, согласно «Повести временных лет», последовавшей в 6387-м г. от сотворения мира (879 от Р. Х.), – хотя, ввиду приблизительной достоверности летописной хронологии этого периода, реальная дата могла отличаться от летописной на несколько лет и скорее опережать ее, чем отставать, – его преемником стал Олег, прозванный Вещим, то есть мудрым, обладающим знаниями, недоступными простым смертным. Он был родственником основателя династии, но степень их родства неизвестна. Нельзя принимать всерьез слова В. Н. Татищева, что он был братом Ефанды, дочери Гостомысла и жены Рюрика, иначе говоря, его шурином. «Олег – это русская транскрипция слова ‟Хельгиˮ»^[1]. О происхождении Олега мы располагаем одним относительно достоверным летописным свидетельством:

«Умершю Рюрикови, предаст княженье свое Олгови, от рода ему суща, въдав ему сын свой на руце Игоря, бе бо детеск вельми»^[2].

«Имя ‟Игорьˮ, – по словам Г. В. Вернадского, – встречается в клане Скьелдунгов. Прародителя Скьелдунгов – пра-пра-прадеда Рюрика – звали Ивар, это имя можно считать иной формой имени Ингвар, или Игорь»^[3].

В историографии встречается превратное представление о правительственном статусе Олега, почерпнутое из порядка престолонаследия, преобладающего в Западной Европе и в России Нового времени, когда прямым наследником монарха является его старший сын. Олег, согласно этой версии, был своего рода регентом при легитимном малолетнем князе Игоре. Удивительно при этом, что регентство продолжалось в таком случае до самой смерти Олега, когда «детеску» Игорю было уже под 40 лет. В действительности на Руси в Средневековье действовал иной, так называемый лествичный порядок престолонаследия, когда от старшего брата власть переходила к младшим братьям в порядке старшинства, и только после смерти последнего из них передавалась в следующее поколение, к старшему сыну старшего из братьев. Такой порядок наследования в роде Рюриковичей восходит к переходу княжения от Рюрика к Олегу. Поскольку родными братьями Рюрика в Начальной летописи названы Синеус и Трувор, можно предположить, что Олег, принадлежа к одному колену с Рюриком, мог быть его двоюродным братом, и, значит, на момент наследования, в рамках лествичной системы, старшим в роде их деда, имя которого неизвестно. По словам классика российской историографии С. М. Соловьева, умирая, Рюрик

«оставил малолетнего сына Игоря, которого отдал на руки родственнику своему Олегу. Последний, как старший в роде, а не как опекун малолетнего князя, получил всю власть Рюрика и удерживал ее до конца своей жизни»^[4].

Передача Рюриком перед смертью княжения своему родственнику Олегу и назначение его опекуном своего малолетнего сына Игоря. Миниатюра из Радзивилловской летописи (XV век)

Г. В. Вернадский, исходя из версии о тождестве Рерика Ютландского и Рюрика, основателя династии правителей Руси, маловероятной, но нельзя сказать чтоб совершенно опровергнутой, приход к власти Олега связывает не со смертью Рюрика, а с его возвращением восвояси:

«Прошло несколько лет, прежде чем Рюрик навел порядок в своих новых владениях на новгородской земле. Однако он продолжал наблюдать за развитием событий на Западе и в 867-м г. предпринял неудачную попытку возвратить себе Фрисланд с помощью датчан. Смерть в 869-м г. Лотаря, короля Лотарингии… вызвала общее перераспределение всех владений во Франкской Империи, и Рюрик решил, что это благоприятный момент для предъявления его требований… В 873-м г. Рюрик получил Фрисланд обратно, и после этого его имя больше не упоминалось во франкских хрониках. В русской ‟Повести временных летˮ запись о смерти Рюрика помещена под годом 879-м… Во всяком случае, Рюрик умер, вероятно, вскоре после возвращения ему старого лена»^[5].

Первый летописный рассказ об Олеге отстоит от сообщения о его восшествии на княжеский престол на 3 года и относится к 6390 г. от сотворения мира – 882 г. от Р. Х.:

«Поиде Олег, поим воя многи, варяги, чюдь, словене, мерю, весь, кривичи, и приде к Смоленьску с кривичи, и прия град и посади муж свои»^[6].

Комментируя эту лаконичную запись, С. М. Соловьев писал:

«Он двинулся по водному…пути, собравши войско из варягов (которые, напомним, тогда еще так не назывались – В. Ц.) и из всех подвластных ему племен… Варягам давно был известен великий водный путь из Балтийского моря в Черное, давно ходили они по нему, но ходили малыми дружинами, не имели ни желания, ни средств утвердиться на этом пути, смотрели на него как на путь только, имея в виду другую цель. Но вот на северном конце этого пути из нескольких племен составляется владение, скрепленное единством власти… новорожденное владение, вследствие сосредоточения своих сил чрез единство власти, стремится употребить в дело эти силы, подчиняя своему влиянию другие общества, другие племена, менее сильные. Князь северного владения выступает в поход, но это не вождь одной варяжской шайки, дружины – в его руках силы всех северных племен; он идет по обычному варяжскому пути, но идет не с целью одного грабежа, не для того, чтобы пробраться в Византию; пользуясь своею силою, он подчиняет себе все встречающиеся ему на пути племена, закрепляет себе навсегда все находящиеся на нем места, города»^[7].

Это была вооруженная экспансия конгломерата северных народов, в котором доминирование принадлежало славянизированной руси

Говоря иначе, это была вооруженная экспансия конгломерата северных народов, в котором политическое и вооруженное доминирование принадлежало славянизированной руси, ретроспективно названной летописцем и вслед за ним С. М. Соловьевым варягами. В ходе этой экспансии созидалось Русское протогосударство.

Первой жертвой этого похода явились смоляне, входившие в племенной союз кривичей, которые, в отличие от своих соплеменников, обосновавшихся вокруг Изборска и Полоцка, ранее не состояли под властью Рюрика. Что же касается упомянутого в «Повести» Смоленска, то, по одной версии, в IX веке он находился в 15 километрах к западу от современного города, там, где ныне расположен Гнездовский археологический комплекс с его курганами, в которых обнаружено множество находок славянского и скандинавского происхождения; по другой версии, в Гнездове был погост, где проходило полюдье, а крупная агломерация поселений кривичей протогородского типа находилась в современном Смоленске на Соборном холме.

Двигаясь вниз по Днепру, Олег вторгся во владения радимичей и на подходе к Киеву «взя Любец и посади муж свои»^[8]. Главной целью предпринятого похода была столица полян Киев, крупнейший город в южном ареале восточных славян и ключевой узел в торговле славян и других народов Восточной Европы с Империей ромеев:

«И придоста къ горам к киевьским, и уведа Олег, яко Осколд и Дир княжита»^[9].

Так написано в «Летописи». На самом деле Олег и прежде не мог не знать, кто правит в Киеве. Задумав отнять у киевских князей власть и жизнь, Олег прибег к коварству: он упрятал часть своих дружинников в ладьях, оставив другую часть, как сказано в «Летописи», «позади»^[10]. Подплыв со спрятанными воинами к Угорской горе, Олег послал своих людей к Аскольду и Диру сказать: «Гость есмь, – то есть мы купцы, – идем в Греки от Олга и от Игора княжича. Да придета к нам, к родам своим»^[11]. Аскольд и Дир, не подозревая обмана, прибыли, вероятно, с малочисленной охраной, к причалившим под Угорской горой ладьям. Из них выскочили воины, и Олег объявил правителям Киева своего рода смертный приговор: «Вы неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа» и вынесоша Игоря: «А се есть сын Рюриков». И убиша Асколда и Дира, и несоша на гору, и погребоша и на горе, еже ся ныне зовет Угорьское»^[12].

Тайное прибытие военной дружины Олега в Угорское под Киевом; провозглашение малолетнего Игоря наследником киевскою престола; убийство Аскольда и Дира по приказу Олега. Миниатюра Радзивилловской летописи

Овладев Киевом, Олег соединил в единое военно-политическое образование расположенную на севере пути из варяг в греки землю словен с землею полян, которой до него правили убитые им Аскольд и Дир, попутно овладев расположенными между ними Смоленском и Любечем. Свою столицу он перевел в Киев, согласно Летописи, сказав: «Се буди мати градом русьским»^[13]; «мать городов», или город-мать (митерполис) – греческое наименование провинциальной и государственной столицы. Завоевание Киева Олегом положило начало употреблению слова «русь» уже не только как этнонима, но и как топонима, как названия страны – Русь.

Завоевание Киева Олегом положило начало употреблению слова «русь» уже не только как этнонима, но и как топонима, как названия страны – Русь

Но еще в течение столетий в просторечии Русью называли не всю нашу страну, а по-старому – землю полян с Киевом. В Империи ромеев по аналогии употреблялись выражения «Микра Россиа» (Малая Россия) по отношению к Киевскому ядру государства и «Мега Россиа» (Великая Россия) – для обозначения ее обширной периферии, за пределами земли полян, а позже так стали по преимуществу называть северную и северо-восточную часть Русской земли – Великороссию. До XIII столетия для новгородцев Русью оставалась Киевщина, а свои земли они продолжали называть словеньскими, тем более самих себя они обозначали, как и прежде, словенами, в противоположность русинам или русичам – жителям Киевщины. По словам медиевиста В. А. Кучкина, на языке летописей

‎«в‏ ‎состав‏ ‎Русской‏ ‎земли ‎не‏ ‎входили ‎Новгород‏ ‎Великий ‎с‏ ‎относящимися‏ ‎к ‎нему‏ ‎городами, ‎княжества ‎Полоцкое, ‎Смоленское, ‎Суздальское‏ ‎(Владимирское), ‎Рязанское,‏ ‎Муромское,‏ ‎Галицкое, ‎Владимиро-Волынское, ‎Овруч, ‎Неринск, ‎Берладь»^[14].

Причина этого топонимического и этнонимического феномена, вероятно, заключается в том, что восточнославянские племена, обитавшие к западу, северу и востоку от земли полян, переварили в своей среде выходцев из-за моря без остатка, так что для них не нужен был больше особый этноним, а для новых находников нашелся новый уже не этноним, а соционим «варяги», но в земле полян, а возможно, так же их соседей северян, уличей и тиверцев русь, или, по-гречески, россы присутствовали задолго до призвания Рюрика, составляли там элемент, значительный числом, хотя, конечно, и уступающий в несколько раз славянскому большинству, и, главное, преобладающий политически. Причем в состав сословия правящей руси вошел и славянский по своему происхождению элемент, влившийся в княжескую дружину. В Летописи об этом сказано недвусмысленно, хотя в соответствующей записи присутствует анахронизм – упоминание не существовавших тогда еще, в IX веке, варягов: «И беша у него варязи, и словене и прочи, прозвашася русью»^[15]. Иными словами, русь, не составляя в ту пору особого этноса, потому что она усвоила язык местного народа, образовала своего рода привилегированное сословие, чему, со всеми неизбежными отличиями, аналогом может служить статус романизованных в своем большинстве франков в стране, названной Францией, или протоболгар, то есть собственно болгар, в Болгарии.

Обосновавшись в Киеве, упрочив свою власть над этим самым крупным городом в земле восточных славян, игравшим ключевую стратегическую роль в Восточной Европе, Олег освободил полян от уплаты дани Хазарскому каганату, чего не смогли или не захотели добиться свергнутые им прежние правители этой земли Аскольд и Дир. Взамен он обложил данью подчиненные ему племена:

«Сей же Олег нача городы ставити (подразумеваются крепости, вероятно, по южным окраинам государства, на границе с кочевьями степняков – В. Ц.) и устави дани словеном, кривичем и мери, и устави варягам дань даяти от Новагорода гривен 300 на лето»^[16].

Размер дани в этой записи указан лишь применительно к Новгороду, вероятно, не к горожанам только, но ко всем словенам. В таком случае эта дань не была обременительной, составляя около 60 килограммов серебра в год.

Владея после захвата Киева землями, расположенными по пути из варяг в греки, Олег занялся расширением пределов своих владений в восточном и западном направлении, облагая данью покоренные племена. Под 639–6393 гг (883–885 от Р. Х.) в «Повести временных лет» помещены краткие записи:

«Поча Олег воевати на древляны, и примучив я, поча на них дань имать по черьне куне… Иде Олег на севяры, и победи северы, и възложи на нихъ дань легъку, и не дасть им козаром дани даяти, рек: ‟Азъ имъ противен, а вамъ не чемуˮ…Посла Олег к радимичем, ркя: ‟Кому дань даете?ˮ Они же реша: ‟Козаромˮ. И рече имъ Олег: ‟Не давайте козаром, но мне давайтеˮ. И вдаша Олгови по щелягу (шеляг от шиллинга, серебряной монеты, которая чеканилась в Англии, но подразумеваются тут, вероятно, арабские дирхемы, потому что шиллинги на Руси не имели хождения, хотя, наверно, случались – В. Ц.), якоже и козаром даяху. И бе обладая Олег деревляны, полями, радимичи»^[17].

Попытка покорить тиверцев и уличей, вероятно, не увенчалась успехом: «а со уличи и тиверьци имеяше рать»^[18].

Вне границ Олеговой Руси остались также вятичи к востоку от Днепра и волыняне, или бужане, и белые хорваты на западном рубеже ареала восточных славян.

В 898-м г. на берегу Днепра, под Киевом, раскинули свои шатры венгры. Но, похоже, дело обошлось без войны, и эта орда степных кочевников вскоре покинула владения Олега, откочевав далее на запад, в сторону Карпатских гор, за которыми они нашли наконец для себя постоянное пристанище. Напоминанием об этом вторжении служило затем наименование одного из Киевских холмов, на котором погребли Аскольда и Дира, Угорской горою.

Путь из варяг в греки по Днепру и далее по Черному морю служил для Руси жизненно важным торговым маршрутом

Путь из варяг в греки по Днепру и далее по Черному морю служил для Руси жизненно важным торговым маршрутом. Его нужно было защищать на всем его протяжении, включая и конечный пункт – Царьград. Посягательства на интересы русских купцов вызывали вооруженный отпор со стороны руси. Не раз в прошлом, и до Олега, и в его правление, и после него, русь воевала с ромеями, добиваясь чаще всего того, что в наше время принято называть режимом наибольшего благоприятствования в торговых операциях с Империей. Своеобразное и редко случавшееся в истории разных народов соединение в одних и тех же лицах воинов и купцов, как обстояло дело с пришлым скандинавским и соединившимся с ним местным славянским элементом, вошедшим в состав руси, обостряло ее чувствительность к торговым убыткам, подталкивая ее к военной реакции на понесенные обиды.

И вот в 6415-м (907-м г.) русь, на сей раз под водительством князя Олега, оставившего править в свое отсутствие повзрослевшего к тому времени сына Рюрика Игоря, в очередной раз отправилась в поход против ромеев. Воевать с Империей двинулось «множьство варяг, и словен, и чюди, и кривичи, и мерю, и поляны, и северо, и деревляны, и радимичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци, яже суть толковины»; из восточных славян не хватало только вятичей и уличей, очевидно, сохранивших свою независимость от Киева. Старинным этнонимом «дулебы» летописец назвал волынян, или, что то же, бужан. В совокупности эти племена обозначены, как принято было у ромеев, «Великая скуфь» – Скифия. Тиверцы названы в «Повести» «толковинами», то есть переводчиками. Едва ли эта характеристика относится к целому племени. Более вероятно, что это выражение следует понимать так, что среди тиверцев, живших по соседству с романоязычными предками молдаван, поблизости от грекоязычных колоний и кочевий тюркоязычных народов, много было тех, кто знал разные языки, и из них можно было набрать и нанять переводчиков для допроса пленников и переговоров с противником. Вниз по Днепру двинулась флотилия из 2000 кораблей-моноксилов, или однодеревок – они назывались так, потому что их днище выдалбливали из одного ствола – с воинами на борту: на каждом таком корабле могло разместиться до 40 дружинников с оружием и доспехами. По берегу Днепра двигалась русская конница.

Подробные сведения об изготовлении моноксилов и их употреблении, правда, применительно не к военным походам, а к ежегодным торговым операциям, содержатся у Константина Порфирогенета:

«О россах, отправляющихся с однодеревками из России в Константинополь… приходящие из внешней России в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда (Новгорода – В. Ц.)… а другие из крепости Милиниски (Смоленска – В. Ц.), из Телиуцы (не поддается надежной идентификации, одна из версий – Любеч – В. Ц.), Чернигоги (Чернигова – В. Ц) и из Вусеграда (Вышгорода – В. Ц.). Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас (Самватасом Киев назван в источниках лишь в сочинении Императора Константина – В. Ц.). Славяне же, их пактиоты (данники – В. Ц)… рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти (водоемы) впадают в реку Днепр, то и они из тамошних (мест) вхожи в эту самую реку и отправляются в Киаву. Их вытаскивают для (оснастки) и продают россам. Россы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витечеву, которая является крепостью-пактиотом россов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр»^[19].

Высадившись в предместьях Константинополя, его воины по приказу Олега занялись грабежом и при этом «много убийство створи греком, и полаты многы разбиша, а церькви пожьгоша, а ихъже имяху полоняникы, овех посекаху, другыя же мучаху, иныя же растреляху, а другыя в море вметаша, и ина многа зла творяху русь греком, елико же ратнии творять»^[20]. По многовековой традиции откупаться от варваров подарками и данью ромеи и на этот раз, как сказано в «Летописи»,

«выславше ко Ольгови: ‟Не погубляй город, имемься по дань, якоже хощешиˮ. И устави Олегъ вои, и вынесоша ему брашна и вино, и не прия его – бе бо устроено с отравою»^[21].

Олег затребовал выдать дань по 12 гривен на каждого его воина. Получалась огромная сумма, если русская флотилия действительно включала 2000 кораблей и в каждом из них находилось по 40 воинов, но представляется, что Летописец, напомнивший о событиях, случившихся за 200 лет до него, хотя, вероятно, пользовавшийся и более ранними записями, сильно преувеличил численность войска.

Для переговоров с имперскими властями Олег направил послов, названных в Летописи поименно: Карла, Фарлофа, Велмуда, Рулава и Стемида^[22]. Кроме дани руси по числу воинов, договорились еще и о том, чтобы дань была выдана

«на руские городы: первое на Киев, таже и на Чернигов, и на Переяславль, и на Полътеск, и на Ростов и на Любеч и на прочая городы; по темь бо городом седяху князья, под Ольгом суще»^[23].

Протогосударство сохраняло еще черты федерации племен с центрами в городах, в которых власть принадлежала правителям, носившим княжеский титул

Упоминание в «Повести» о местных князьях, которые признают над собой власть Олега, проливает свет на политическое устройство Руси в правление князя Олега Вещего, когда протогосударство сохраняло еще черты федерации племен или регионов с центрами в городах, в которых власть принадлежала правителям, носившим княжеский титул – в отличие от удельной эпохи, эти правители не принадлежали к одному роду, как обстояло дело впоследствии с потомками святого Владимира – Рюриковичами. Князьями были, вероятно, и норманнские конунги, и другие предводители дружин находников из-за моря, и выходцы из местной знати – славянизированные готы и природные славянские князья.

В результате договорились о том, чтобы ромеи содержали русских послов, которые будут прибывать в Империю для переговоров, чтобы выдавали русским купцам «месячину на 6 месяц, и хлеб, и вино, и мяса, и рыбы и овощем. И да творять им мовь»^[24], то есть предоставляют в пользование бани, и чтобы когда они отправятся в обратный путь, им выдавались за счет царской казны «брашно, и якоря, и ужа (канаты –В. Ц.), и парусы и елико надобе»^[25]. Со своей стороны, участники переговоров с ромейской стороны настояли на том, чтобы

«аще приидут русь бес купли, да не взимают месячины. Да запретит князь людем своим, приходящим руси зде, да не творят пакости в селех и в стране нашей. Приходящии русь да витают у Святаго Мамы (близ церкви Святого Маманта – В. Ц.)…и да входят в город одиными вороты с цесаревым мужем, без оружья, мужь 50, и да творят куплю, якоже им надобе»^[26], беспошлинно.

По заключении договора стороны поклялись исполнять его условия. Ромеи целовали крест, а Олег «и мужи его, по русскому закону, кляшася оружьем своим и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьим богом, и утвердиша мир»^[27]. Здесь мы находим свидетельство исключительной исторической и этнологической важности: Олег и его бояре клялись не Одином или Тором, но Перуном и Волосом (Велесом) – именами славянских божеств.

Олег и его бояре клялись не Одином или Тором, но Перуном и Волосом (Велесом) – именами славянских божеств

Иными словами, каким бы ни было их происхождение, и при том, что они носили скандинавские имена, религией руси было славянское язычество, из чего следует, при, очевидно, лишь немногих исключениях, что и говорили они, независимо от происхождения, на славянском языке. Поэтому, при известной проблематичности этнической идентификации Рюрика, разноплеменная по присхождению русская дружина князя Олега и его преемников – это уже русь в современном значении этнонима – русь славянская.

Помимо достоверных сведений, в летописном повествовании о походе Олега на Царьград содержатся и легендарные фольклорные сюжеты. По словам историка С. Ф. Платонова,

«удача Олега произвела глубокое впечатление на Русь: Олега воспевали в песнях, и его подвиги изукрасили сказочными чертами. Из песен летописец занес в свою летопись рассказ о том, как Олег поставил свои суда на колеса и посуху на парусах ‟через поляˮ пошел к Царюграду. Из песни же, конечно, взята в летопись подробность о том, что Олег, ‟показуя победуˮ, повесил свой щит на вратах Царяграда»^[28].

Через 5 лет после похода на Царьград Олег направил туда своих посланников, чтобы заключить с Империей ромеев договор, в котором были бы детализированы положения, содержавшиеся в прежнем договоре, составленном сразу после прекращения военных действий. Текст этого нового договора, датированного 2-м сентября 6420 (912 г. от Р. Х.), в оригинальном виде составленном на греческом, с переводом на славянский язык, сохранился на языке славянском в той редакции, можно надеяться, достаточно аутентичной, в какой он включен в «Повесть временных лет», представляя собой самый ранний из дипломатических актов Российского государства.

Империей правил тогда, как и во время похода Олега, Лев Мудрый, но соправителями почитались также его младший брат Александр и сын Константин Порфирогенет, имена которых помещены в договоре, вместе с поименным перечнем участников русского посольства:

«Мы от рода рускаго – Карлы, Инегелд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидуль, Фост, Стемир, иже послани от Олга, великаго князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светълых бояр»^[29].

За исключением двух финноязычных имен – Актеву и Лидуль, – остальные имена в этом списке имеют германоязычную этимологию. Замечание по этому поводу К. А. Аверкиева, что германоязычная ономастика не говорит еще о скандинавском происхождении послов Олега, что дело тут в том только, «что на имена, как и на все в этом мире, существует мода»^[30], – представляется наивной натяжкой. За скандинавскими именами стоят, конечно, скандинавские или готские – германские – корни «светлых бояр» Олега, но из этого факта не следует еще, что их родным языком не был язык славянский, хотя, если среди них обретались новые находники из-за моря, то они, конечно, пришли на Русь со своим родным языком, но, состоя на службе русского князя, хотя бы и своего соплеменника, они должны были усвоить и язык той страны, в которой они обосновались.

Договор 912 г. декларировал продолжение и восстановление дружеских отношений, существовавших в прошлом между ромеями и русью

Договор 912 г. декларировал продолжение и восстановление дружеских отношений, существовавших в прошлом между ромеями и русью:

«Наша светлость боле инех хотящих же о Бозе удержати и известити такую любовь, бывшюю межю хрестияны и русью многажды, право судихом, не точью простословесен и писанием и клятвою твердою, кленшеся оружьем своим, такую любовь известити и утвердити по вере и по закону нашему… да умиримся с вами, грекы, да любим другъ друга от всея душа и изволенья, и не вдадим, елико наше изволение, быти от сущих под рукою наших князь светлых никакомуже съблазну или вине. Но потщимся, елико по силе, на схранение прочих и вьсегда лет с вами, грекы, исповеданиемь и написанием с клятвою извещаемую любовь непревратну и непостыжну. Тако же и вы, греци, да храните таку же любовь къ князем же светлым нашим рускым и к всем, иже суть под рукою светлаго князя нашего, несъблазнену и непреложну всегда и въ вся лета»^[31].

Ввиду исключительной важности документа и синтаксической сложности текста, представляющего собой перевод с не сохранившегося греческого оригинала на славянский, но при этом составленного от имени русской стороны, уместно привести перевод цитируемых мест на современный русский язык, выполненный академиком Д. С. Лихачевым:

«Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему…Помиримся с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле, и не дадим произойти, поскольку это в нашей власти, никакому обману или преступлению от сущих под рукою наших светлых князей; но постараемся, насколько в силах наших, сохранить с вами, греки, в будущие годы и навсегда непревратную и неизменную дружбу, изъявлением и преданием письму с закреплением, клятвой удостоверяемую. Так же и вы, греки, соблюдайте такую же непоколебимую и неизменную дружбу к князьям нашим светлым русским и ко всем, кто находится под рукою нашего светлого князя, всегда и во все годы»^[32].

Среди прочего, договор, в котором ромеи везде именуются христианами (крестьянами), содержит следующие положения:

«Аще кто убиет крестьяна русин, или христьян русина, да умрет, идеже аще створит убийство. Аще ли убежить створивый убийство, еще есть имовит, да часть его, сиречь иже его будет по закону, да возмет ближний убьенаго, а и жена убившаго да имеет, толцем же прибудет по закону… Аще ли ударит мечем или бьет кацем любо сесудом, за то ударение или убьение да вдаст литр 5 сребра по покону рускому; аще ли будет неимовит тако створивый, да вдаст елико может, и да соимет съ себе и ты самыя порты своя, в нихъже ходить… Аще украдет русин что любо у крестьянина, или пакы христьянин у русина, и ят будеть в том часе тать, егда татьбу створит, от погубившаго что любо, аще приготовится татьбу творяй: и убиен будет, да не възыщется смерть его ни от хрестьян, ни от руси, но паче убо да възмет свое, иже будет погубил… Аще ли кто или русин хрестьяну или хрестьян русину мучения образом искус творити и насилье яве, или възмет что любо дружне, да въспятит троичь. Аще вывержена лодья будет ветром великом на землю чюжю, и обрящються тамо иже от нас руси, да аще кто идет снабьдети лодью с рухлом своим и отсылати пакы на землю крестьяньску, да проводим ю сквозе всяко страшно место, дондеже придет в бестрашно место. Аще ли таковая лодья или от буря, или боронения земнаго боронима, не может възвратитися в своя си места, спотружаемъся гребцем бо тоя лодья мы, русь, и допровадим с куплею их поздорову… Аще полоняник обою страну держим есть или от руси, или от грек, продан в ину страну, оже обрящеться или русин или гречин, да искупят и възвратят искупленое лице в свою страну, и възмут цену его купящии, или мниться в куплю над нь челядиная цена… Егда же требуеть на войну ити, егда же потребу творите, и си хотят почестити Цесаря вашего, да аще в кое время елико их придет, и хотят оставити у Цесаря вашего своею волею, да будут… О работающих въ Грецех руси у хрестьяньского Цесаря. Аще кто умрет, не урядив своего именья, ци и своихъ не имать, да възратит именье к малым ближикам в Русь… О различныхъ ходящих въ Грекы и удолжающих. Аще злодей не възвратится в Русь, да жалують русь хрестьяньскому царству, и ят будет таковый, и възвращен будет, не хотяи, в Русь. Си же вся да творять русь греком, идеже аще ключится таково»^[33]. (Если кто убьет, – русский христианина или христианин русского, – да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону… Если ударит кто мечом или будет бит каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит… Если украдет что русский у христианина, или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл… Если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно силою возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере. Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздорову… Если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если действительно окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина… Если же будет набор в войско, и эти (русские) захотят почтить вашего Царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего Царя по своей воле, то пусть так будет… И о русских, служащих в Греческой земле у греческого Царя. Если кто умрет, не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам… О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же»)^[34].

В завершении договора

«На утвержение же и неподвижение быти межи вами, хрестьяны, и Русью, бывший мир състворихом Ивановом написанием на двою харотью, Цесаря вашего и своею рукою, предлежащим честным крестом и Святою Единосущною Троицею единоистиньнаго Бога вашего, извести и дасть нашим послом. Мы же кляхомся къ Цесарю вашему, иже от Бога суще, яко Божие здание, по закону и по покону языка нашего, не переступати ни нам, ни иному от страны нашея от уставленых глав мира и любве. И таково написание дахом царства вашего на утвержение обоему пребывати таковому свещанию, на утвержение и извещение межи нами бывающаго мира. Месяца сентября в 2, в неделю 15, в лето создания миру 6420»^[35]. (В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – Царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и Святою Единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись Царю вашему, поставленному от Бога, как Божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали Царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420»).^[36]

Олег у останков своего любимого коня; смерть Олега от укуса змеи. Миниатюра Радзивилловской летописи

По характеристике А. Н. Сахарова, этот договор

«стал качественно новой ступенью в истории древнерусской дипломатии – он включал не только основную общеполитическую идею соглашения 907 года – идею ‟мира и любвиˮ, но и ‟рядˮ – конкретные статьи, посвященные разнообразным торговым, военно-союзным, юридическим и другим вопросам. Статья о союзных обязательствах Руси по отношению к Византии не только указывает на растущее международное значение Русского государства, но и отражает его возросшую экономическую и военную мощь, как следствие внутренней централизации»^[37].

В следующем после заключения договора – 6421-м – году (913 г.) князь Олег умер. В «Повести временных лет» его смерть представлена в обрамлении поэтической легенды, сюжет которой воспроизведен в знаменитой Пушкинской «Песне о Вещем Олеге». Ничего невозможного в этой легенде нет, поэтому она могла быть основана и на были. В любом случае она заслуживает внимания, даже если это лишь выдумка, поскольку и в этом случае воспроизводит образ мыслей и чувств людей, живших на Руси в языческую эпоху:

«И живяше Олег, мир имея к всем странам, княжа в Киеве. И приспе осень, и помяну Олег конь свой, иже бе поставил кормити, не вседати на нь. Бе бо преже въпрошал волъхвов и кудесник: ‟От чего ми есть умьрети?ˮ И рече ему один кудесник: ‟Княже! Конь, егоже любиши и ездиши на нем, от того ти умретиˮ. Олегъ же приим в уме, си рече: ‟Николи же всяду на конь, ни вижю его боле тогоˮ. И повеле кормити и́ и не водити его к нему, и пребыв неколко лет не дея его, дондеже и на грекы иде. И пришедшю ему к Киеву и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от негоже бяху рекъли волъсви умрети Ольгови. И призва старейшину конюхом, ркя: ‟Кде есть конь мой, егоже бех поставил кормити и блюсти его?ˮ Он же рече: ‟Умерл естьˮ. Олег же посмеяся и укори кудесника, ркя: ‟То ть неправо молвять волъсви, но все то лъжа есть: конь умерл, а я живˮ. И повеле оседлати конь: ‟Да ть вижю кости егоˮ. И приеха на место, идеже бяху лежаще кости его голы и лоб гол, и слез с коня, посмеяся, ркя: ‟От сего ли лъба смерть мне взятии?»ˮ И въступи ногою на лоб, и выникнучи змея и уклюну ̀и в ногу. И с того разболевся, умьре. И плакашася по нем вси людие плачем великом, и несоша ̀и, и погребоша ̀и на горе, иже глаголеться Щековица; есть же могила его до сего дни, словет могила Олгова. И бысть всех лет его княжения 33»^[38].

Крещение княгини Ольги и смерть князя Олега от укуса змеи, Лицевой хронограф Фёдора III, XVII в. Н. И. Костомаров дает не лишенную верных наблюдений, но однобокую характеристику правлению первых князей на Руси:

«При князьях так называемого Рюрикова дома господствовало полное варварство. Они облагали русские народы данью и до некоторой степени, подчиняя их себе, объединяли; но их власть имела не государственные, а наезднические или разбойничьи черты. Они окружали себя дружиною, шайкою удальцов, жадных к грабежу и убийствам, составляли из охотников разных племен рать и делали набеги на соседей, – и на области Византийской Империи, и на восточные страны, прикаспийские и закавказские. Цель их была – приобретение добычи. С тем же взглядом они относились и к подчиненным народам: последние присуждались платить дань; и чем более можно было с них брать, тем более брали; за эту дань бравшие ее не принимали на себя никаких обязательств»^[39].

На деле правление князей Рюрикова дома, включая и Олега Вещего, основано было как раз на взаимных обязательствах, на «ряде», на праве: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву»^[40]. Самым главным обязательством со стороны князя и его дружины была защита от внешних врагов, которую с особой энергией осуществлял Олег.

Давая оценку месту князя Олега в истории Руси, С. Ф. Платонов писал, что

«он создал из разобщенных городов и племен большое государство, вывел славян из подчинения хазарам и устроил, путем договоров, правильные торговые сношения Руси с Византией; словом, он был создателем русско-славянской независимости и силы»^[41].

Созданный Олегом политический союз следовало бы назвать скорее протогосударством, а не полноценным государством

Правда, созданный им политический союз следовало бы назвать скорее протогосударством, а не полноценным государством, начало которому положено было уже только святым Владимиром, крестившим Русь и тем приобщившим ее к миру развитой восточнохристианской цивилизации, но в остальном характеристика С. Ф. Платонова верна. Справедливости ради, следовало бы только добавить одно немаловажное замечание о правлении Олега: у нас нет сведений о преследовании им христиан в Киеве или других городах и весях Русской земли, но, судя по неупоминанию о присутствии христиан на Руси в договоре с ромеями, при нем христианская митрополия, созданная в правление Аскольда и Дира, понесла радикальные утраты, возможно, даже была совершенно уничтожена.