Корван табуретный

Пашка маялся от безделья и безденежья: сидел, говорит, дома, слонялся из угла в угол и поскуливал от тоски.

– Самое глупое и мерзкое состояние. Книги в руки не лезут. Смотреть телевизор – спасибо, и так на душе противно. На карточке – ноль. Настроение примерно на том же уровне. Намечавшаяся было серьезная работа, на которую так рассчитывал, вдруг уплыла: «Извините, у нас поменялись планы. Созвонимся». Угу: «Ваш звонок очень важен для нас...». В общем, так себе состояние.

– И как ты из него вышел? – поинтересовалась супруга. – У тебя же всегда что-то интересное происходит.

– Тубаретки помогли! – просиял Пашка.

– А я тебе сейчас челюсть вывихну, – сообщила жена-филолог. – «Тубаретки!» Тоже мне: вологодский бомонд на променаде.

Я, главное, пообещал: мол, завтра-послезавтра забегу, все сделаю, – а тут взял и позабыл

– Я и говорю: табуретки, – предпочел исправиться приятель. – Вдруг осенило: еще на прошлой неделе обещал родителям починить пару табуреток у них дома. Сидеть стало опасно: расшатались. Я, главное, пообещал: мол, завтра-послезавтра забегу, все сделаю, – а тут взял и позабыл. Родители смиренно ждали, когда сынок соизволит появиться. Стыдно стало. Схватил струмент…

– …челюсть тебе точно мешает, – поддержала супруга.

– Схватил ящик с инструментами, побежал к своим. И, знаете, с каждым шагом легче на душе становится, хоть и по сугробам шел. Машины, сирены, суета – а мне все спокойней и радостней. Обнаружил, что каждая сирена – повод для молитвы: кому-то трудно, значит, нуждается человек в помощи, хотя бы такой, заочно-молитвенной. Заявился к своим – сияю что медный грош: «Где, – спрашиваю, – обиженная оседлой жизнью мебель? Где опять скрипит потертое седло и ветер холодит былую рану?» Старшие так изумились, что попытались праздник устроить. Как же: мастер соизволил прийти. Все как в советское время: «не прошло и полугода». Так что от стыда я работал с тройным вдохновением. Даже сверло поломал. За час управился.

От стыда я работал с тройным вдохновением. Даже сверло поломал

Старшие так благодарили, будто невесть что и сделал. Мама даже всплакнула от умиления. А у меня, понимаешь, слезы-то тоже есть, но от стыда: что, раньше не мог прийти, что ли? Подвиг, тоже мне. Так и стоит в ушах вот это грозное, корванное: «Кто скажет отцу или матери: ‟корван, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовалсяˮ, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей» (Мк.7, 11). Гордиться нечем: в кои-то веки зашел к своим, помог по дому – это так же естественно, как зубы вымыть.

– Челюсть! – напомнила супруга. – А то и правда скоро зубы мыть будешь. Вставные.

– Как зубы почистить. С другой стороны, сколько радости приносит простейшее исполнение естественного закона заботы о старших. Ответил «Четыре» на «Сколько будет дважды два?» – а счастья-то сколько. В странном мире живем. Где требуется постоянное напоминание о пользе исполнения простых правил.

– Так чем закончился твой подвиг? У тебя же каждая история заканчивается счастливо. С деньгами-то вопрос решился?

– Не помню. Правда. Что вы такие утилитарно озабоченные?! Само собой, и с работой, и с деньгами всё как-то устроилось, но не в этом дело – штука в том, что почаще мы должны о своих старших вспоминать. А то все деньги да деньги – когда о людях думать будем?!

Пашка ушел, оставив нас в задумчивости. Как-то сам собой решился вопрос, куда мы поедем на зимние каникулы: билеты на поезд до деревни, где живут дедушка с бабушкой, еще не распроданы. Туб…табуретки у них тоже есть.