Это интервью, можно сказать, началось с литургии в храме Новомучеников и исповедников Церкви Русской на Бутовском полигоне. Эпиграфом к нему явились слова молитв. Настоятель храма протоиерей Кирилл Каледа сказал проповедь о прошедшем тюрьмы и лагеря духовном наставнике своего убиенного здесь же, в Бутово, дедушки, священномученика Владимира Амбарцумова († 5.11.1937), отце Павле (Троицком; † первая декада ноября 1991). За советом к отцу Павлу обращались и его отец – тайный священник, впоследствии вышедший на открытую проповедь и избравший нелегкое поприще тюремного служения, – протоиерей Глеб Каледа († 1.11.1994), и сам отец Кирилл:
– Отец Павел ничего не делал без молитвы. О чем бы его ни спросили: чаю попить или о чем-то, требующем духовного рассуждения, – он отходил в сторонку, молился и только тогда давал ответ вопрошавшим. Причем мог ответить: «Есть воля Божия тебе поступить так-то».
Иеромонах Павел (Троицкий) Как и многие из братии Данилова монастыря, иеромонах Павел (Троицкий) подвергся аресту, ссылке. В тюрьме, когда отец Павел находился уже в состоянии полного измождения и умирал, один из тюремных начальников нашел возможность его освободить. Тогда умер один из заключенных, и на него как раз пришли бумаги об освобождении. Начальник просто поменял им документы.
Отец Павел вернулся в свои родные Тверские края и всю оставшуюся жизнь пробыл в затворе. Он практически ни с кем не общался, лишь с некоторыми из священнослужителей поддерживал переписку.
Известно много случаев прозорливости отца Павла. Здесь, на Бутовском полигоне, в мощах почивает его духовный сын – священномученик Владимир Амбарцумов. В 1937-м году, перед его арестом, его сын Евгений спросил у отца Павла: «Мне предложили поехать в интересную фольклорную экспедицию на север под руководством известного ученого…». Для поступающего в Литературный институт юноши это была уникальная поездка. Но вдруг отец Павел ответил: «Нет, не надо ехать, останься дома!» И, поступив так, Евгений имел возможность провести последнее лето вместе с отцом, поскольку в сентябре его арестовали…
***
Таким преддверием Лета Господня и стала литургия в бутовском деревянном храме Новомучеников и исповедников Российских с проповедью-рассказом о последнем лете убиенного здесь священномученика Владимира Амбарцумова. А потом отец Кирилл провел для всех собравшихся на литургию экскурсию по территории Бутовского полигона, заодно ответив на вопросы.
Какова степень нашей любви?
– Отец Кирилл, почему современнику проще воспринять святость далеких от нас первомучеников, чем близких по времени новомучеников?
– Именно из-за того, думаю, что к чину новомучеников оказались причислены самые простые люди. Даже среди священномучеников множество простых сельских батюшек, служивших где-то в глубинке, на не особо крупном приходе. У каждого из них были какие-то свои житейские проблемы: то корову украдут, то еще что-нибудь неладное… А потом – раз! – задали ему вопрос, и он устоял! И стал святым. А так, казалось бы, по жизни – что в нем такого-то? – обычный человек. Но выстоял и стал святым! Такова история практически каждого новомученика: сколько среди них простых мирян, прихожан! Жил человек простой, непримечательной жизнью, старался грехов избегать, в общем-то, как и все, ничего особенного… И вдруг – он святой. В этом-то и заключается сложность их почитания.
Задали ему вопрос, и он устоял! Обычный человек. Но выстоял и стал святым
К великому сожалению, у нас не так много известно о жизни даже прославленных новомучеников. Но иногда встречаются такие трогательные истории. В Бутово, например, расстрелян отец Константин Успенский († 25.11.1937). Он служил в Подмосковье, в Орехово-Зуевском районе. Обвинение ему было предъявлено в том, что он на Преображение угощал прихожан яблоками из своего сада. Его икона так и написана: в руках он держит корзинку с яблоками.
– А прославлен он был среди сонма новомучеников на Преображение 2000 года!
– Да. Русь-то на самом деле особо явила свою святость не тогда, когда Православие считалось государственной религией, а в тот момент, когда Православие оказалось гонимо. Именно тогда, когда Русская Церковь оказалась на грани уничтожения, Русь и просияла с особой силой! В этом величие подвига новомучеников. Мы не можем совершать таких подвигов, как, например, преподобный Павел Фивейский. Кто из нас может пойти и прожить 90 лет в пустыне? У кого из нас есть такая вера, чтобы по вере нашей ворон нам еду каждый день таскал? И у кого такая мера постничества, чтобы нам этих утащенных откуда-то вороном краюшек хватало? Ну, протерпим мы где-нибудь в уединении несколько месяцев. А дальше – стремглав оттуда.
Священномученик Константин Успенский – Как новомученики выдержали всю ту злобу сатанинскую, пытки, глумления?
– Можно, чтобы лучше понять, привести такое сравнение. Многие из большевиков, чекистов, сами угодив в жернова системы, что рано или поздно для большинства из них происходило, тут же ломались, потому что они не понимали, что происходит. Представляете, коммунист попадает на конвейер к следователю. Он же вроде бы и боролся за это самое «счастье» – коммунизм, и вдруг его берут и объявляют «врагом народа»! В каком-то смысле верующим было легче все это пережить. Потому что им был открыт внутренний смысл происходящего. Какая-нибудь простая неграмотная бабушка в тех же застенках вела себя куда более достойно. Удивительно! Она просто понимала, что происходит, за что ее гнобят и убивают. Радоваться она, может быть, и не радовалась, она же тоже человек, ей больно, пусть даже не столько физически, если к ней не применяли пыток, но внутренне от всего происходящего сердце сжималось, кровоточило. Радоваться – это уже следующая стадия, дело блаженных. Таких тоже было много. В любом случае те, кто понимал, что происходит, несли свой крест достойно. Пусть и подали даже под его тяжестью, но вставали и шли дальше...
– К Богу. Если именно в Свете Христовом открывается религиозный смысл страданий, и новомученики являли этот Свет на своей голгофе, коснулся ли он кого-то из палачей? У нас прославлен среди новомучеников хотя бы один раскаявшийся гонитель?
– Мы, церковное сообщество, наверно, еще находимся не в той степени любви, чтобы так возлюбить гонителей, что прославить кого-то из раскаявшихся и кровью запечатлевших свое покаяние палачей. Хотя известны случаи, когда тот, кто принимал активное участие в революции, раскаивался и становился глубоко церковным человеком. Яркий пример – Николай Евграфович Пестов († 14.01.1982).
Всего один удивительный случай…
– Пришлось ли вам общаться с кем-то из бывших бутовских сотрудников НКВД?
– Когда в середине 1990-х годах была предпринята попытка выяснить, где в Москве происходили расстрелы, был еще жив человек, который в 1937-м году исполнял обязанности коменданта хозяйственного управления НКВД по Москве и области. Он подтвердил, что действительно Бутово для Москвы и области было основным местом расстрелов и что ответственные исполнители, подписавшие обнаруженные в архивах акты о приведении приговоров о высшей мере наказания в отношении 20 760 человек, «работали» на полигоне. Так удалось определить, что эти люди расстреляны в Бутово. В подавляющем большинстве других мест такой четкой привязки нет. По питерским, например, захоронениям масса вопросов: непонятно, кто убит в Левашово, кто – на Ржевском полигоне. Этот товарищ ушел из органов во время Великой Отечественной войны. Он был хозяйственник, в органах оказался мальчишкой в годы Гражданской войны. Может быть, он и принимал, конечно, в чем-то участие – у энкавэдэшников принято было всех своих «мазать кровью». Но, во всяком случае, во время войны он ушел из системы, работал в 1960-е году директором того, что сейчас называется «шоу на льду».
Изумляет в истории этого человека, что второй раз он женился на женщине с явно священнической фамилией. Год назад к нам приезжала его внучка – православный иконописец, она буквально месяца за два до того, как приехать сюда, узнала, что ее любимый дедушка, кого она считала вообще диссидентом, в 1930-х годах был тем, кем он был. Водить ее по полигону было сложнее, чем Владимира Владимировича Путина. Там было понятно, что говорить. А здесь было совершенно непонятно, как с ней, бедной, общаться.
Еще я видел здесь человека из соседней деревни, который уже после войны работал в НКВД водителем.
Кстати, «душегубки» – машины, в которых труба с выхлопными газами направлялась внутрь фургона, травя приговоренных уже по пути, так что когда их привозили на место казни, они уже были в таком состоянии, что не могли оказывать никакого сопротивления, – на самом деле придумали вовсе не немцы, как нас учили в советских школах. Их изобрел здесь ответственный за исполнение приговоров Исай Давыдович Берг. А вот тот шофер из соседней деревни до начала 1950-х годов возил сюда трупы расстрелянных и умерших в московских тюрьмах. Так что на этом месте явно захоронено гораздо больше тех известных нам 20 760 человек. Пусть и не в два раза их число надо умножать, но 30 тысяч здесь может лежать точно.
Многие из сотрудников полигона сами были посажены, расстреляны, большинство спились, кто-то окончил жизнь в психиатрической больнице. Но я знаю один удивительный случай, когда человек покаялся и перед смертью удостоился Святых Христовых Таин.
Случай – действие Провидения
– Отец Кирилл, понимаю, что выскажу крамольную мысль, но именно в контексте опыта новомучеников многое открывается в сегодняшнем дне: почему Святейший так призывает монашествующих не замыкаться за монастырской, а священников и прихожан – за церковной оградой. Разве опыт гонений не был в определенном смысле попущенным Господом апостолатом? Известно же, например, что отец Иоанн (Крестьянкин) извлек из своего лагерного заточения саму возможность разговаривать с уголовниками на одном языке, многих обратил не только в лагере, но и потом, в келлии. Как отец Глеб вышел на путь тюремного служения, он же не сидел?
– Нет, папа не сидел. Папа был достаточно аккуратным человеком. Даже некоторые его близкие друзья над ним немножко подсмеивались: «Ну, Глебушка опять конспирацию устраивает». Хотя я сомневаюсь, что они бы решились на то, на что решился папа. И от нас, детей, правда не скрывалась, хотя это было небезопасно.
Мы всегда знали, что дедушка Володя был священником и пострадал за веру. Мы молились, чтобы Господь открыл нам, как он умер. О том, что он расстрелян, мы узнали только в 1989-м году, а в 1994-м году – что это произошло на полигоне НКВД в Бутово. Также мы, дети, знали и о тайном священстве отца.
А заниматься тюремным служением, как говорил сам папа, он стал почти случайно. Когда он вышел на открытое служение, он стал служить в храме Илии Обыденного. К тому времени один обыденский прихожанин, Сергей Хализин, уже неоднократно ходил в тюрьму. Туда приглашали какое-то духовенство, но священник придет – и больше не возвращается. Папу тоже пригласили, он был относительно свободным и не отказался.
У папы был большой опыт работы с людьми. Он читал лекции, был хорошим оратором, очень живым в общении, умел выстроить диалог с аудиторией. Но когда он шел впервые в тюрьму, это был единственный раз в жизни, когда он, идя к людям, не знал, что он им скажет. Тем не менее, придя, наладив с ними человеческий контакт, он сумел им что-то сказать и сам проникся к ним состраданием, понял, что он нужен там, и стал туда ходить. Хотя никаких указов, распоряжений от Священноначалия не было.
Когда он шел впервые в тюрьму, это был единственный раз в жизни, когда он, идя к людям, не знал, что он им скажет
– Что отцу Глебу помогло найти общий язык с заключенными?
– По всей видимости, папе понимать смертников помогло то, что под Сталинградом, когда был подписан приказ «Ни шагу назад», его один раз чуть не расстреляли. Он заступился за своего товарища. Офицер стал в чем-то обвинять его напарника, и папа сказал, что это не так. «Что, Каледа, говоришь, офицер ошибается?! Говорит неправду?» – набросился на папу офицер. «Нет, я так не говорю, – ответил отец, – но Малышев (по-моему, такая была фамилия у напарника – прим. о.К.) того, в чем вы его обвиняете, не делал». «Так ты против офицера Красной Армии?!» – не унимался этот командир. И папа был поставлен на край ровика, с него была снята гимнастерка, и на него было наведено дуло пистолета.
Папа, когда мы были маленькими, не запрещал нам, сыновьям, играть в войну, у нас были солдатики, которых делали сами старшие братья. Отец Иоанн в детстве мастерил нам какие-то деревянные ружья, были у нас какие-то пистолетики. Я помню, мы как-то играли, я в кого-то нацелился, и папа мне сказал: «Никогда не наводи оружие на человека. Даже игрушечное. Потому что ты не знаешь, что это такое, когда на тебя наставлено дуло пистолета». Я тогда его не понял. Папа много рассказывал о войне, мы любили его рассказы. Но этот эпизод он рассказал один раз более-менее подробно маме, и потом, уже незадолго до смерти, рассказал мне. Больше он этим не делился.
Папины товарищи после поведали, что его спасло только его самообладание. Папа молился. Но когда это окончилось, он не смог сам на себя надеть гимнастерку. У него руки тряслись так, что он не мог попасть ими в рукава. Я думаю, что имея этот опыт, пережив на себе весь этот «спектакль», устроенный офицером, папа и смог понимать смертников.
– Сам советский социум можно было в каком-то смысле воспринимать как инвариант тюрьмы, концлагеря. Что освобождало?
– Родители призывали нас постоянно помнить о том, что мы христиане. Например, в 5 классе на зимнюю четверть меня отправили в лесную школу, где в течение трех месяцев я должен был находиться в неправославной среде. Перед поездкой папа, понимая, что в открытую молиться я не смогу (это был 1968 или 1969 год), советовал вечером перед сном перекреститься, накрывшись одеялом. Но чтобы это было!
– Вот-вот, крестное знамение! Все и сходятся в том, что весь этот советский антураж – Мавзолей, звезды вместо крестов, портреты вождей вместо иконостасов – антихристово наваждение.
«Свой круг»
Протоиерей Василий Евдокимов – При этом новомученики являли любовь к лютым озверевшим гонителям, поколения, наследующие им, могли идти без сопровождения в камеры рецидивистов. Почему у нас сейчас даже внутри церковного сообщества какая-то автономность всех от всех, разбитость, как впрочем, и в целом в обществе?
– Мне довелось общаться со священником-исповедником Василием Евдокимовым († 18.12.1990). Он говорил мне: «Кирюша, ты даже не можешь представить себе, какой счастливой была жизнь в России до 1917 года». – «А почему, что такого было особенного?» – спросил я. «Люди доверяли друг другу», – ответил он. А сейчас этого действительно нет даже внутри церковного сообщества, мы разобщены.
Опыт новомучеников и исповедников Церкви Русской нам сейчас просто необходим
Папа еще в 1990-е годы говорил, что, может быть, в их время жить было легче, чем сейчас. Даже в те годы гонений всё тем не менее было четко: или ты верующий, или неверующий. Либо ты ради благ, ради поступления в престижный вуз или поездок за границу вступаешь в комсомол и партию, либо ты не вступаешь в сговор со своей совестью и чего-то в жизни лишаешься. У меня до сих пор в столе лежит пустой бланк заявления на вступление в комсомол. Для того, чтобы не вступать в комсомол, мы, дети тайного священника, расходились по разным школам, чтобы не обращать на себя внимание: что это за семья такая, где никто не комсомолец. Я интересовался историей, но отец мне сразу сказал: «Это идеологическое направление, для тебя путь туда закрыт». Я поступил на геологический факультет. И вот нам объявляют, что собирают группу в ГДР на практику: «Подаешь заявление в комсомол – и едешь». До сих пор на него натыкаюсь среди бумаг. Может быть, потом в музей отдам.
А сейчас все размыто. Да и вокруг все больше даже не то что людей совершенно других воззрений, но еще и мигрантов. Хотя сумели же наши деды и отцы сохранить веру в тех жесточайших условиях. Показали нам пример. А мы что же? Опыт новомучеников и исповедников Церкви Русской нам сейчас просто необходим! Как они создавали общины и то, что называлось «свой круг». Если мы этого не научимся делать, то растворимся в этом неправославном окружении и погибнем.
– Отец Кирилл, а что можно было перенять в общении с теми, кто сам прошел тюрьмы, лагеря?
Мария Николаевна Соколова (монахиня Иулиания; † 16.02.1981) – Вот история того же отца Василия Евдокимова. Он родился еще до революции, в 1902-м году, в российской глубинке, в городе Козлове Тамбовской губернии. Подвергался гонениям, арестам. Был келейником владыки – священномученика Димитрия (Добросердова; † 21.10.1937), расстрелянного в Бутово. Отец Василий был духовным сыном священномученика Сергия Мечева († 6.01.1942), и тот в конце 1941 года благословил его жениться на одной из чад отца Алексия Мечева. Сам отец Сергий в это время уже скрывался, жил тайно в Ярославской области, где-то под Тутаевом, и вдруг сообщает: «Приедете ко мне на Рождество Иоанна Крестителя, и я вас повенчаю». Они понимали, что Рождество Иоанна Крестителя на пост приходится (и Венчания не совершаются. – Ред.), но раз отец Сергий сказал... Мария Николаевна Соколова (монахиня Иулиания; † 16.02.1981) ко дню их Венчания написала икону Рождества Иоанна Предтечи. В последний момент отец Сергий дал им знать, чтобы они не приезжали, так как понял, что ситуация осложняется, и действительно, в день Рождества Иоанна Крестителя отец Сергий Мечев был арестован и в Христорождественский Сочельник расстрелян. Матушка Татиана мне эту икону потом подарила, потому что я сподобился родиться на день Рождества Иоанна Крестителя. Именно отец Василий потом и благословлял открытие храма Святителя Николая в Кленниках на Маросейке.
– Что отличало этих людей? Какой опыт они вынесли из всех этих испытаний?
– Сейчас это может восприниматься как нечто удивительное, но все они были людьми очень жизнерадостными. Казалось бы: такая тяжелая жизнь, а многие из них просто светились! А мы в некую сумрачно-свинцовую серость сами же себя загоняем! И с чего бы? А они действительно жили полноценной жизнью во Христе, всецело были в Церкви, понимали, что вся эта внешняя жизнь преходяща. К великому сожалению, сейчас это очень редко встречается.
Все они были людьми очень жизнерадостными. Многие из них просто светились!
По своему социальному положению, по уровню образования, даже по церковному служению это могли быть самые разные люди: допустим, знал я двух монахинь из Сергиева Посада, одна из них была неграмотная, и знал одного из основателей русской школы психиатрии – Дмитрия Михайловича Мелехова. Но все они явственно составляли тогда единую Церковь. Когда ты видел этих людей, то понимал, что глубинно они очень близки.
– Как это можно было определить?
– Живое восприятие Христа и оттого очень радостное, благодарное чувство жизни, несмотря ни на какие испытания. В те времена, даже если ты сам не сидел, над страной тяготели подавляющие тревожность и страх. А эти люди ходили пред Богом! Понятно, что они не лезли на рожон, но в какой-то нужный момент могли дать и отпор.
– Должны ли верующие давать отпор зарвавшимся?
– Когда ребенок шалит, ему же подзатыльник можно дать, верно? Папа рассказывал такой случай. Это из историй Великой Отечественной войны. 1945 год, весна. Восточная Пруссия. Все хорошо, и вдруг – наши побежали! Побежал первый эшелон, за ним второй пустился наутек. И вся эта бегущая масса выросла за 15 минут на несколько километров. Бежали вдоль моря, по берегу, над которым по насыпи шла железная дорога. Если бы немцы увидели эту движущуюся мишень, положили бы всех и сразу. Чем же закончилось дело? В 10 км от фронта находился штаб дивизии. Офицеры вышли, услышав этот топот, и стали стрелять по бегущим. Кто-то упал. Остальные протрезвели: а чего мы бежим? Что было делать в этой ситуации, как не стрелять?
– Безнаказанное зло имеет свойство продолжаться, наглеть, прямо-таки уже изгаляться, множится и расти. То, что у нас весь этот опыт кощунств и гонений обществом не осмыслен и не осужден, – та же самая бомба замедленного действия.
– Мы говорим, что время новомучеников и исповедников – это 1920–1930-е годы. Разве что еще немножко 1940-е. А хрущевское гонение? Оно было во внешнем выражении совсем другое, но тоже по внутренней своей сути нечто бесовское, подавляющее. Того же отца Василия Евдокимова, про кого мы говорили, когда он служил в Оше, будучи благочинным Южной Киргизии, просто за бороду таскали по храму.
Помню, я был маленький, и меня не взяли на ночную пасхальную службу. А утром, когда мы пришли на позднюю литургию, на храме Илии Обыденного были следы от камней, которые бросали в крестный ход. Большущие такие выбоины. Начало 1960-х годов. Центр Москвы.
Не так давно моя двоюродная сестра Мария Евгеньевна, супруга отца Александра Ильяшенко, рассказала, что когда ее папа и мой дядя в начале 1960-х годов служил в Питере настоятелем Троицкого собора Александро-Невской лавры, уходя на пасхальную службу, он со своей женой прощался так, что всем в доме было понятно: он может больше не вернуться. Это была реальность. От того, как мы относимся к своей истории, зависит, повторится ли она.
От того, как мы относимся к своей истории, зависит, повторится ли она
Интервью завершилось в белокаменном величественном храме Воскресения Христова, своей пасхальной иконописью воплощающем Лето Господне:
– Господь наш Иисус Христос сказал Своим ученикам-апостолам: «Вы будете свидетелями Моего Страдания и Моего Воскресения» (ср. Ин. 15, 27, Деян. 1, 8). И они пошли и проповедовали Его Страдания и Воскресение по всему миру. Их последователи, кого Церковь так и назвала «свидетелями» (от греч. μάρτυς – свидетель), стали мучениками, и они тоже свидетельствовали о Воскресшем Спасителе. Так и новомученики наших времен являются свидетелями Воскресения Христова! И Русская Православная Церковь, прославившая их сонм сейчас, когда большая часть мира отходит от Бога, тоже свидетельствует тем самым о своей вере в Воскресение Христово!
«Вера в Воскресение Христово была тем камнем, на котором стояли и устояли новомученики», – сказал Святейший Алексий II, благословивший освятить центральный придел белокаменного храма в Бутово в честь Воскресения Христова.
Христос Воскресе!