Поход благоверного князя Александра Невского в земли сумь и емь (совр. Финляндия)

Статья профессора протодиакона Владимира Василика посвящена малоизвестному эпизоду из жизни благоверного князя Александра Невского – его походу на Финляндию в 1256 году, который почти на 40 лет остановил шведскую экспансию на русские земли.

Бой Александра Невского с ярлом Биргером. Художник: Алексей Кившенко

Теме отношений благоверного князя Александра Невского с Финляндией и финскими племенами посвящена значительная литература. Это работы Шаскольского^[1], Сало^[2], Бегунова^[3], Кривошеева, Хрусталева^[4] и т.д. Тем не менее эта тема требует дальнейших разработок. В частности, вопрос о походе 1256 года – его причин, характера, последствий.

Переход святого князя Александра Невского, его дружины и новгородских добровольцев в Финляндию по льду Финского залива стал темой ряда легенд, укоренившихся в историографии. Так, сообщение Первой Новгородской летописи о том, что «“и бысть золъ путь, акыже не видали ни дни, ни ночи”, привел некоторых исследователей к мысли о том, что имеется в виду полярная ночь и воины святого князя Александра дошли чуть ли не до Полярного круга^[5]». Однако, судя по всему, летописец имел в виду нечто другое: вьюги и морозы во время «ледяного похода» дружины князя Александра и новгородцев, закрывавшие солнечный свет и приведшие, возможно, к обморожениям и гибели некоторых дружинников. Воины Александра Невского не дошли до Полярного круга не потому, что не могли этого сделать, а потому, что не нуждались в этом: их цель была гораздо более скромной – поход на Тавастию, или Тавастланд, землю финского племени емь.

Для понимания характера данного похода необходимо обратиться к его предыстории, конкретно – к истории борьбы за Финляндию между Швецией и Новгородом.

Племена Центральной и Западной Финляндии емь и сумь с ХI века подвергались влиянию древнерусской культуры, что выразилось в целом ряде лексических заимствований^[6], однако оно не привело к принятию Православия. Между этими племенами и Новгородом были отношения данничества, однако, судя по ряду данных, достаточно нерегулярные^[7]. Более активными оказались шведы, которые после ряда столкновения с русскими и финнами к началу XIII века захватили земли племени сумь (запад Финляндии), а в начале 20-х годов XIII века шведский епископ Томас обратил племя емь в католичество^[8]. Соответственно, емь ушла из русского подданства.

Не желая с этим мириться, князь Ярослав Всеволодович зимой 1227 года предпринимает поход в земли емь, о чем сообщает Первая Новгородская летопись:

«Тоя же зимы Ярослав сын Всеволожь ходи из Новагорода за море на Емь, где же ни едын от князь Рускыих не взможе бывати и всю землю их плени, и възвратися Новугороду, славя и хваля Бога, ведый множество полона, якоже сущии с ним. Не возмогоша всего полона отнести, но овых сечаху, а иных множество пущахут опять во своя си».

Необходимо выделить следующие черты

1. В зимнем походе по льду Финского залива (за море) князь Ярослав Всеволодович оказался первопроходцем среди русских князей: «где же ни едын от князь Рускыих не взможе бывати». Позднее его сын, святой князь Александр Невский, пойдет по его следам.
2. Результатом похода оказался только «полон», пленники, которых было так много, что русские не могли всех их увести по льду Финского залива в Новгород. Часть их была изрублена, вероятно, в наказание за сотрудничество со шведами и принятие католичества, часть отпущена.

Мы не видим никаких попыток Ярослава Всеволодовича закрепиться в Центральной Финляндии

3. Соответственно, цель похода, по-видимому, состояла в наказании отпавшей от новгорода еми и попытки вернуть это племя к данническим отношениям с Новгородом. Однако мы не видим никаких попыток Ярослава Всеволодовича закрепиться в Центральной Финляндии.
4. Показательно, что накануне в 1226 году Ярослав осуществил крещение корелы, води и ижоры. По-видимому, он извлек уроки из потери Прибалтики, произошедшей не в последнюю очередь потому, что русские князья пренебрегали христианизацией местных племен и не настаивали на крещении чуди (эстов)^[9].

Отплатной акцией еми явился их летний набег на кораблях в 1228 году, о котором сообщает та же Первая Новгородская летопись:

«Того же лета придоша Емь воевать в Ладозьское (Въдское) озеро в лодках и приде на Спасов день весь в Новгород. Новгородци же въседавше в насады, въгребоша в Ладогу с князьм Ярославом. Володислав посадник Ладозьскыи с ладожаны, не ждя новгородьць гонися в лодиях по них в след кде они воюют и постиже их и бися с ними. И бысть нощь, и отступиша в островлец далече, а Емь на брезе с полоном: воевали бо бяху около озера на насадех и Олоньсь. Тои же нощи просивъше мира и не да им посадник с ладожаны, а они исекше полон весь, а сами побегоша на лес, лодкы пометавъше, пеши их многы паде, а лодкы их изгоша. Послед же оставшеся Ижеряне устретоша их бегающе, и ту их избиша много, а прос (остаток их. – Авт.) разбежеся, кои где. Но техъ Корела кде обидуче в лесе ли или на Неве или в вежах и тех выводяче избиша, бе бо их пришло творяху 2000 или боле, Бог весь а то все мертво»^[10].

Из источника можно сделать следующие выводы:

1. Целью еми была месть и грабеж, вывод пленных. В своей «отплатной акции» они проявили большую жестокость, чем русские, изрубив всех пленных и никого не отпустив.
2. Сил ладожан и корелы хватило для ликвидации набега, хотя еми было более 2000 человек. Посадник Владислав не дождался княжей дружины и новгородцев.
3. Большую роль в победе над емью сыграли ижорцы и корелы, которые, пользуясь знанием местности и приемов еми, смогли добить неудачливых захватчиков.

Отметим уровень ожесточения: в отместку за истребленный русский полон ижора и корела не брали в плен никого.

В дальнейшем мы видим, что ижорцы и корелы оказываются верными союзниками Новгорода. В 1240 году старейшина ижорцев Пелгусий, которому святой Александр Невский вверил морскую стражу, своевременно предупредил князя о приходе шведов в Неву под предводительством Ульфа Фасси и Биргера. С ним же связан рассказ о явлении святых Бориса и Глеба, возвестивших победу князя Александра в Невской битве^[11]. В 1241 году корела принимает участие в отвоевании Копорья.

Напротив, сумь и емь принимали участие в шведских походах на Новгород. С другой стороны, емь стала объектом шведской агрессии. В 1249 году Биргер собрал большое рыцарское войско, которое высадилось на южном берегу Нюландии, одной из областей Финляндии, и завоевало ее. В 1250 году Биргер завоевывает Тавастию (Тавастланд) и крестит ее жителей (в значительной мере насильно). Он закладывает крепость Тавастхус. Существует дискуссия по поводу первоначального местонахождения Тавастхуса. Первоначальная точка зрения состоит в том, что Тавастхус изначально находился на своем традиционном месте – на острове у западного берега озера Ванаявеси (современная Хямеэнлинна). Однако после археологического обследования городища Хакойстен на неприступной скале появилось предположение относительно того, что именно здесь находился первоначальный Тавастхус, основанный Биргером, и он находился здесь как минимум до новгородского похода 1310 года, поскольку Первая Новгородская летопись описывает шведский «детинец» как место «велми силно, твердо, на камени высоце»^[12]. Однако, по справедливому замечанию Д.Г. Хрусталева, находок ранее конца XIII века на Хакойстенлинне нет, как, впрочем, на Хямеэлинне^[13]. К этому мы еще вернемся.

По поводу завоевания Тавастии автор Хроники Эрика заметил:

«Ту страну, которая была вся крещена, русский князь (то есть Александр), как я думаю, потерял»^[14].

Возможно, емь была массово крещена по католическому обряду

Это важное замечание говорит о следующих фактах. Во-первых – о массовом крещении еми по католическому обряду и, соответственно о создании церковной организации, а следовательно, и о выплате десятины, что, разумеется, не прибавляло симпатий еми к шведским захватчикам. Второе – о первоначальном суверенитете, хотя и номинальном, Руси над Тавастией, который был утерян после похода Биргера.

Возникает вопрос: почему святой Александр Невский не воспрепятстовал завоеванию Тавастии? Ответ может крыться в том, что князь Александр только в 1249 году покидает Орду. В конце 1249 года он присутствовал во Владимире при погребении князя Владимира Константиновича^[15]. В Новгороде князь Александр оказался только в 1250 году, возможно, уже после зимнего похода Биргера, когда исправить что-либо было уже затруднительно. Тем не менее князь Александр Невский пытался урегулировать проблему средствами дипломатическими: зимой 1251–1252 года боярин Александра рыцарь «Микьял» прибыл в Тронхейм, столицу Норвегии, для заключения союза с королем Норвегии Хаконом и договора о разделе владений в Финляндии^[16]. Поход на Тавастланд состоялся позднее и при иных обстоятельствах.

Эти обстоятельства связаны с неудачным Drang nach Osten, который в конечном счете планировался папской курией. После смерти благоразумного папы Иннокентия IV, в целом стремившегося уладить отношения с православными дипломатическим путем, на папский престол взошел папа Александр IV, сторонник агрессивной линии в отношении православных народов и крестовых походов против «схизматиков». В своей булле, направленной рижскому епископу Альберту фон Зуербееру, папа повелевает ему озаботиться вопросом обращения язычников за рекой Нарвой, то есть во владениях Новгорода:

«Поскольку благородные мужи Отто фон Люнебург и Тидерик фон Кивель, братья Рижского и Ревельского диоцезов, преданные, как любезные дети, Римской Церкви, обратились к нам со своей просьбой о том, что они в соседней с нами земле небольшое количество язычников склонили к тому, что они… страстно захотели достигнуть понимания христианской веры, мы повелеваем тебе, коль это так, упомянутых язычников обратить в веру властью нашей, став главой их после того, как они определят место для епископальной церкви и ей, как положено, выделят долю от доходов своих. Если сочтешь, что все готово, поставь подходящего человека епископом и пастырем их»^[17].

В этой булле многое примечательно. Во-первых, папа (точнее, его информанты Отто фон Люнебург и Дитрих фон Кивель) признают небольшое количество язычников в сопредельных землях с Орденом. При сравнительной населенности водско-ижорских и карельских земель это означало только одно: признание того, что большинство сопредельных жителей являлись христианами. Следовательно, крещение води, ижоры и корелы, совершенное в 1227 году Ярославом Всеволодовичем, дало свои плоды. Далее светские феодалы, вассалы датского короля Отто фон Люнебург и Дитрих фон Кивель, известный грабитель и барон-хищник^[18], чудесным образом становятся «братьями Рижского и Ревельского диоцезов». Щекотливость ситуации была в том, что владения Кивеля, Вирония находились во владениях Ревельского епископа. И тем не менее полномочия миссии, поставление епископа и взимание десятины передавались Альберту фон Зуербееру. Вероятно, папа желал таким образом отметить крестоносные «заслуги» и «миссионерский» пыл рижского архиепископа: в 1253 году силами вассалов Дерптского епископа и воинов из Виронии он попытался организовать захват Пскова. Правда, попытка кончилась позорным провалом, рядом поражений и полным опустошением Виронии.

Вот как об этом сообщает Первая Новгородская летопись:

«Воеваша Литва волость Новгородьскую, и поимаша с полономь, и угониша ихъ новгородци с княземь Васильемь у Торопча; и тако мьсти имъ кровь христьяньская, и побЂдиша я, и полонъ отьимаша и придоша в Новъгородъ здрави. Того же лЂта придоша НЂмци подъ Пльсковъ и пожгоша посадъ, но самЂхъ много ихъ пльсковичи биша. И поидоша новгородци полкомь к нимъ из Новагорода, и они побЂгоша проче. И пришедше новгородци в Новъгородъ, и покрутившеся идоша за Нарову, и створиша волость ихъ пусту; и КорЂла такоже много зла створиша волости ихъ. Того же лЂта идоша съ пльсковичи воеватъ ихъ, и они противу ихъ поставиша полкъ, и побЂдиша я пльсковичи силою креста честнаго: сами бо на себе почали оканьнии преступници правды; и прислаша въ Пльсковъ и в Новъгородъ, хотяще мира на всеи воли новгородьскои и на пльсковьскои; и тако умиришася»^[19].

Не исключено, что архиепископ Альберт договорился с литовцами о совместном нападении на русские земли, однако ни ему, ни литовцам это не помогло. О силе, мужестве и удачливости немецкого войска свидетельствует тот факт, что псковичи смогли дать отпор захватчикам и без новгородцев, а сама весть о приходе новгородских полков заставила немцев позорно бежать назад. В отместку новгородцы подвергли Виронию тотальному опустошению, добыча, полученная в результате похода, должна была компенсировать их труды, предпринятые в походе на защиту Пскова. Попытка немцев взять реванш в том же году обернулась еще большим позором: судя по всему, они даже не дошли до Пскова, их разгромило на подступах к нему местное псковское ополчение. Естественно, архиепископ Альберт, а также Кивель и Люнебург жаждали реванша, но не видели для него возможности без помощи Сhristianitas – «Объединенной Европы» Средневековья.

Отметим также роль корелы в разорении земель Виронии и Уганди. Не исключено, что «миссионерское» донесение Кивеля и Люнебурга о язычниках Корельской земли, желающих принять христианство, связано с желанием расквитаться с корелами, огнем и мечом прошедшими их земли. Представлять же дело в его подлинном виде было и позорно, и неудобно, в силу того, что немцы первыми напали на Псков.

Поскольку Орден в силу ряда обстоятельств предпочитал сохранять мирный договор 1242 года, архиепископ Альберт и Дитрих фон Кивель предпочли обратиться за помощью к ярлу Биргеру, который был не прочь взять реванш за Невскую битву и развить успех 1250 года. Шведы заключили союз с Дитрихом фон Кивелем, переправились через Финский залив и, соединившись с людьми фон Кивеля, начали ставить город на реке Нарове^[20].

Об этих событиях лаконично сообщает Первая Новгородская летопись:

«Придоша СвЂи, и Ђмь, и Сумь, и Дидманъ съ своею волостью и множьство и начаша чинити городъ на Наро※^[21].

Емь и сумь со времени похода Ярослава Всеволодовича были настроены антирусски и неоднократно участвовали в походах на Русь

Обращает на себя внимание присутствие воинов из покоренных шведами финских племен емь и сумь. Насколько добровольным было их участие в походе? Если некоторые исследователи, такие, как Шаскольский, считали его вынужденным и связанным с шведским завоеванием^[22], то мы держимся несколько иного взгляда. Емь и сумь со времени похода Ярослава Всеволодовича были настроены антирусски и неоднократно участвовали в походах на Русь. С другой стороны, корела и ижора, как правило, постоянно поддерживали Новгород. Противостояние между германским католическим и славянским православным миром дополнялось внутренним противостоянием среди мира финно-угорского: с одной стороны против Руси выступали окатоличенные чудь, емь и сумь, с другой стороны за нее сражались православные, либо подвергшиеся влиянию Православия корелы и ижорцы.

Возникает вопрос: на каком берегу Наровы находился этот «город» (т. е. крепость) – на западном или на восточном? С одной стороны, современная Нарва как город появляется не ранее XIV века^[23] С другой стороны, на ее месте с Х века существовало эстонское поселение. Решающим соображением, на наш взгляд, может служить тот аргумент, что река Нарва являлась естественным рубежом между Орденскими и Новгородскими владениями и, соответственно, сasus belli (поводом к войне) могло являться строительство крепости именно на восточном, русском берегу. Строительство подобного укрепления могло преследовать тройную цель.

1. Перехват русских торговых путей по реке Нарове.
2. Создание базы для покорения русских земель, населенных водью и ижорой, будущей Водской Пятины.
3. Для шведов подобная крепость могла быть полезна не только для захвата новгородских владений, но и для передела «эстонского пирога», к которому шведы не поспели в свое время.

Однако «совместное предприятие» Биргера и Кивеля позорно провалилось в самом начале:

«Тогда же не бяше князя в НовЂгородЂ, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своеи волости рослаша. Они же оканьнии, услышавше, побЂгоша за море».

О степени крестоносного героизма можно судить хотя бы по тому, что для бегства доблестных борцов со «схизматиками» не потребовалось даже прибытия хоть какого-то новгородского войска. Шведы и их союзники, едва услышав о сборе новгородского войска, немедленно бросили все строительные работы и отплыли назад в Финляндию. Воинство Дитриха фон Кивеля также бежало. Однако это было лишь началом бедствий. Вот как о дальнейших событиях сообщает Первая Новгородская летопись:

«В то же лЂто, на зиму, приЂха князь Олександръ, и митрополитъ с нимь; и поиде князь на путь, и митрополитъ с нимь; и новгородци не вЂдяху, кдЂ князь идеть; друзии творяху, яко на Чюдь идеть. Идоша до Копорьи, и поиде Александръ на Ђмь, а митрополитъ поиде в Новъгородъ, а инии мнози новгородци въспятишася от Копорьи. И поиде съ своими полкы князь и с новгородци; и бысть золъ путь, акыже не видали ни дни, ни ночи; и многымъ шестникомъ бысть пагуба, а новгородцевъ богъ сблюде. И приде на землю Ђмьскую, овыхъ избиша, а другыхъ изъимаша; и придоша новгородци с княземь Олександромь вси здорови. Тогда же князь поиде в Низъ, поима послы новгородьскыи ЕлеуфЂрья и Михаила Пинищинича, а сына своего Василья посади на столЂ»^[24].

Из данного сообщения, вместе с иными источниками, можно сделать следующие выводы.

Появление митрополита в столь далеких пограничных северо-западных землях для Руси было уникальным

1. Появление митрополита в столь далеких пограничных северо-западных землях для Руси было уникальным. Естественно, оно имело целью утверждение Православия в новгородских землях, и в особенности в Водской пятине, и обеспечение лояльности местного населения Руси и великому князю, однако, на наш взгляд, оно имело более конкретную цель. Присутствие митрополита Кирилла, верного сподвижника Александра Невского, могло явиться ответом на папскую буллу Альберту Зуерберту и назначением им Водского епископа и в очередной раз свидетельствовать о незаконности и неканоничности действий рижского архиепископа, коль скоро Водская пятина являлась законной частью Киевской митрополии и новгородской архиепископии. Кроме того, объезд митрополитом земель Ижоры и Води мог преследовать цель крещения еще оставшихся язычников^[25], что должно было выбить всякую юридическую почву из-под ног крестоносцев.
2. Направление войска на Копорье давало возможность маневра – направления его либо на Эстонию, либо на Финляндию. Отдельная от войска поездка великого князя и митрополита, помимо ее миссионерского аспекта, могла обладать разведывательно-дипломатическим характером. Александр Невский мог выяснять все обстоятельства акции шведов и фон Кивеля, определять виновность сторон и вырабатывать решения о направлении похода. Не исключено, что во время этой поездки он мог получить от Ордена известные гарантии его непричастности к действиям Кивеля, возможно, подкрепленные определенными выплатами. Решение же идти на емь могло быть связано как с намерением наказать шведов и финнов за вторжение, так и взять реванш за поход Биргера в 1249–1250 годах. До конца непонятно, собирался ли князь Александр Невский закрепляться в Тавастии, но, очевидно, это стало невозможным после того, как часть войска отказалась за ним следовать.
3. Отпуск митрополита Кирилла из-под Копорья в Новгород был естественным: великий князь не мог рисковать первоиерархом Руси в далеком опасном походе в чужую землю за море, тем более что поставление нового митрополита было связано с хлопотами и затратами^[26]. То, что «мнози новгородцы воспятишася», могло быть связано с нарушением, с их точки зрения, «ряда» – договора с ними князя: они рассчитывали на легкий грабеж в соседней Виронии, а им предстоял «зол путь» через Финский залив. Здесь могли столкнуться разные понятия: нравы вольной Новгородской «республики», по которым участие в военных действиях ее «мужей» жестко ограничивалось временными и пространственными рамками, и формирующее самодержавное сознание великого князя Александра Невского, который требовал службы в любых условиях и следования за собой хоть на край света. То, что отношения между великим князем и Новгородской общиной были далеко не безоблачными, показывает отсутствие князя в Новгороде на момент постройки шведами крепости на Нарове, а также то, что Александр Невский, перед тем как посадить в Новгороде князем своего сына, перехватил новгородских послов Елевферия и Михаила Пинещинича, которые, очевидно, искали другого князя. Однако причина может быть и проще: многие новгородцы «воспятишася» в силу того, что убоялись долгого и опасного пути, часть которого проходила по льду Финского залива.

Отметим, что в числе погибших во время перехода не находятся новгородцы

4. Отметим, что в числе погибших во время перехода не находятся новгородцы. Вероятно, пострадали суздальцы, как менее привычные к условиям замерзшего моря и суровой Финляндии. Однако могли погибнуть и корелы, причем от причин достаточно случайных.
5. При сообщении о разгроме Емьской земли обращает на себя внимание полное отсутствие упоминания об осаде или взятии какой-либо крепости, в отличие от похода 1310 года, что может навести на мысль, что Тавастхус либо еще не был построен, либо его укрепления не являлись серьезным препятствием для врага. Правда, есть и другая возможность: как и в 1242 году в Эстонии, князь Александр Невский мог не обременять себя осадой крепостей, а предпочитал пустить свои войска в «зажитие», то есть опустошение края.
6. Интересно также достаточно глухое упоминание о пленных: «овыхъ избиша, а другыхъ изъимаша». В отличие от сообщения 1227 года, за 1256 год не говорится о пригоне «полона» на Русь, как, впрочем, и об истреблении пленных. Не исключено, что пленных на Русь не привели вообще, в силу тяжелых условий перехода, а князь Александр судил емчан на месте. С одной стороны, он мог жестко расправиться с участниками похода на Нарву либо членами их семей; с другой стороны, он мог помиловать часть пленных емчан, в том числе с целью поддержки мятежных антишведских элементов.

В связи с походом Александра Невского встает вопрос об предполагаемом антишведском восстании еми, которое реконструировал Шаскольский на основании буллы папы Александра IV от 1257 года. Приведем часть, относящуюся к нашему исследованию, которая говорит о походе 1256 года:

«…Из писем дражайшего во Христе сына нашего Вальдемара, прославленного короля Швеции, стало известно неприятнейшее для нашего слуха и души сообщение о тягчайших и жестоких нападениях, которые очень часто переносят верноподданные этого королевства от врагов Христа, называемых обыкновенно карелами, и от язычников других близлежащих областей. Действительно, среди всех прочих опасностей, которые причинили названному государству коварство и жестокость этого племени, особенно в этом году, когда оно, неистово вторгнувшись в некоторые части данного государства, свирепо убило многих из верноподданных, пролило множество крови, много усадеб и земель предало огню, подвергло также поруганию святыни и различные места, предназначенные для богослужения, многих, возрожденных благодатью священного источника, прискорбным образом привлекло на свою сторону, восстановило их, к несчастью, в языческих обычаях и тягчайшим и предосудительным образом подчинило себе…»^[27].

Из этой буллы можно сделать следующие выводы:

1. Из свидетельства Первой Новгородской летописи мы вообще не видим, что корелы принимала участие в походе 1256 года (см. выше). Разумеется, это не означало, что они не могли участвовать в набеге на Финляндию, однако, судя по отсутствию их упоминания в летописи, роль их была не столь велика, в отличие от суздальцев и новгородцев. Даже если корелы и приняли участие в походе 1256 года, то назвать их язычниками было нельзя, поскольку великий князь Ярослав Всеволодович, как уже упоминалось, крестил почти всех корел, водь и ижору. Поездка митрополита Кирилла должна была укрепить угро-финские племена в новгородских пределах в православной вере. Следовательно, сообщение папы могло является ложным. Папа, делая из мухи слона (преувеличивая роль карел в разорении Финляндии) и умалчивая о русских, и тем более ничего не говоря о причинах нашествия, совершает тонкую подмену, представляя православных и по преимуществу русских участников похода, предпринятого в качестве возмездия за вторжения на русскую территорию, как коварных и жестоких язычников, разорителей святынь и врагов христианства. Цель этой тонкой лжи понятна – мобилизация Christianitas, Западной Европы на борьбу с Русью, конкретно – с Новгородом и святым князем Александром Невским. Тем не менее все же возникает вопрос: кто был творцом этой ложной информации? Вполне вероятно, что им был шведский король Вальдемар, которому выгодно было представить русских в виде язычников и привлечь на свою сторону помощь остальной Европы. Однако если это и было так, то показательно, что папа поспешил довериться этой информации.
2. Соответственно, требуют переоценки и свидетельства о переходе еми в язычество под влиянием корел-язычников. Если православные выдаются за язычников, то не исключено, что емь переходила не в язычество, а в Православие. Косвенным доказательством тому является первоначальное присутствие митрополита Кирилла в войске Александра Невского. Правда, митрополит покинул его после Копорье, но не исключено, что он мог отправить кого-либо из духовенства в качестве миссионеров в Тавастланд вместе с войском. Вполне возможно, что некоторая часть еми отпала от католичества и приняла Православие, и вместе с русскими и корелой приняла участие в опустошении страны и истреблении шведов.
3. Уничтожение католических храмов могло быть акцией возмездия за подобные же поступки немцев во время завоевания Эстонии в 10–12-е годы, а также вторжения на Русь в начале 40-х годов XIII века. На Руси, кроме того, помнили разорение Константинополя, что показывает «Повесть о взятии Царьграда»^[28]. То, что эти действия соответствовали жесткой антикатолической линии святого князя Александра Невского, показывает его ответ папским легатам, прибывшим для переговоров об унии: «От Адама до… Седьмого Вселенского собора все то по порядку сведали, а от вас учения не приемлем»^[29].
4. Русским не удалось закрепиться в Тавастии, однако поход Александра Невского, на наш взгляд, отсрочил дальнейшее продвижение шведов в Карелию почти на сорок лет. Жесткая акция возмездия, характерная для Александра Невского (например, его поход 1242 года в Эстонию после освобождения Пскова), на долгие годы остановила крестоносную экспансию и явилась одним из элементов Drang nach West, начавшегося после поражения немцев под Псковом в 1253 году.

Подведем итоги.

Противостояние между западным католическим и русским православным миром коснулось и финно-угорских племен

1. Противостояние между западным католическим и русским православным миром коснулось и финно-угорских племен. Русь поддерживали православные, либо подвергшиеся влиянию Православия корелы и ижорцы. С другой стороны против Руси выступали окатоличенные чудь, емь и сумь. Однако позиция еми выглядит не столь однозначной: с одной стороны, емчане участвовали в походах на Русь, с другой – восставали против шведов, и не исключено, что часть из них поддержали русских во время похода Александра Невского в 1256 году.
2. Поход Александра Невского в Тавастланд 1256 года имеет много общего с походом его отца Ярослава Всеволодовича в 1227 году. Среди общих черт можно выделить зимнее время, переход Финского залива по льду, связь похода с миссией.
3. Поход 1256 года был акцией возмездия за попытку шведов и союзной еми утвердиться на русском берегу реки Наровы. Не исключается, что Тавастхуса как мощной крепости еще не существовало, поэтому о нем ничего не упоминается ни в Первой Новгородской летописи, ни в булле папы Александра.
4. Поход 1256 года был связан с миссией среди еми, как и среди других финских племен. Именно поэтому в начале похода в новгородском войске присутствовал митрополит Кирилл, который в дальнейшем мог послать в поход кого-либо из духовенства. Уничтожение католических церквей связано с возмездием за оскверненные православные храмы и с антикатолической политикой Александра Невского.